— Ну, сегодня у нас кое-что выгорело, радостно говорил он, когда выпадал удачный день. Это значило, что он кого-то долбил и долбил до тех пор, пока тот не решил, наконец, уплатить старый долг, чтобы только отделаться от назойливого старика.
Больше всех отчаивалась Йоле.
— Сущее наказание растить детей порядочными людьми! кричала она. — Честное слово, наказание! Если мне когда-нибудь придется еще родить, так я постараюсь воспитать жулика. Только жулики у нас и живут.
— Ну если вы только из-за этого расстраиваетесь, то у вас еще есть время перевоспитать ваших, — шутливо замечал кто-нибудь.
— Вот еще! Чтобы видеть, как они попадут за решетку? — восклицала женщина уже совсем другим тоном. — Это только так говорится. А по мне, пусть уж лучше мой ребенок умрет, чем угодит в тюрьму.
Нунция поддакивала, и Йоле продолжала:
— Троих я уже выкормила своим шитьем. Ведь того, что муж на железной дороге зарабатывает, еле-еле хватает, чтобы за квартиру заплатить и самому ему прокормиться, когда он в отъезде, да, может, еще на пару ботинок. А все-таки троих я уже на ноги поставила. Устроились они на работу и только, слава богу, стали получать жалованье, нате вам — их увольняют и говорят, что они больше не нужны! Поэксплуатировали моих ребят, а потом выкидывают их на улицу!
С тех пор как с фабрики уволили Джорджо, она не знала ни минуты покоя.
Нунции были понятны эти заботы, и она старалась успокоить Йоле, говоря, что у всех свои беды, у одних — одни, у других — другие.
— Вот вы мучаетесь со своим одеялом, — замечала в ответ Йоле. — Обратитесь к дочери. Теперь они у нее есть, денежки-то.
Но Нунция скорее бы умерла, чем обратилась к Вьоланте. Она уже натерпелась унижений, когда старалась помочь несчастной Марии.
— Знаете, что говорит ваш зятек? — сообщила однажды возмущенная Йетта. — Он говорит, что мы не люди, а стрекозы. Как лето — мы поем, а настают холода, начинаем жаловаться.
— А вам бы ему ответить, что, мол, стрекозы мясо не едят и с сегодняшнего дня нашей ноги не будет у него в лавке, — ввернула Йоле.
Нунцию это встревожило. Она знала, что весь переулок настроен против Густо. Достаточно одной его неосторожной фразы, и он останется без покупателей.
— Синьора Бертранди то же самое говорит, — с жаром продолжала Йетта. — Все господа так говорят.
— На то они и господа, — спокойно заметил Анжилен. — Все они так думают, а вот помочь, дать что-нибудь — шиш. Мы есть и останемся нищими, но мы свободны от рабства денег.
Женщины снисходительно смотрели на него и продолжали разговор.
— Посмотрите, что мы сделали для несчастной Блондинки, — снова заговорила Йоле. — Если хорошенько подумать, то только сумасшедшие могут так поступить. А мы сделали и довольны.
Тут Анжилен пожелал кое-что уточнить.
— Сделали? — переспросил он. — Правильно, сделали, да только, если разобраться, сделали вы не так уж много. Кто выложил денежки, так это Темистокле, а на него наплевали.
— Как, а учитель? А учитель-то? — воскликнуло сразу несколько голосов.
— Ну и учитель, согласен. Только он тоже, боюсь, прошляпил свои похороны.
Со всех сторон по адресу Анжилена послышались протесты и возмущенные возгласы. Как он смеет так говорить? Учителя похоронят; да еще как! Раз подписали, значит выполнят.
Шум прервал Саверио.
— Бог видит и провидит, — заметил он. — Он видит, кто мы и что мы делаем. Он держит нас в нищете, потому что дай он нам достаток, мы таких чудес натворим, какие ему и не снились!
Все удовлетворились этим признанием своих заслуг, успокоились и мало-помалу забыли о своих бедах.
Несколько часов спустя в переулок въезжал фургон.
Это был тот самый фургон, который в свое время привез мебель для Марии. В нем сидели те же рабочие, которые тогда нашли себе столько добровольных помощников. Однако сейчас эти рабочие приехали забрать мебель обратно, поэтому если в первый раз у них не было недостатка в помощниках, то теперь они встретились с открытой враждебностью.
Не дожидаясь никаких объяснений, на рабочих накинулись с оскорблениями и только потом разобрались в чем дело.
По уверению рабочих, Арнальдо (с некоторого времени он не ночевал дома, и его давно уже никто не видел) обещал фирме возвратить мебель почти новой, вот они и приехали за ней.
— Но как же так? Ведь за мебель платили мы!
— Две трети заплатили!
— Какие две трети? Четыре пятых!
Рабочие пожали плечами и отправились обратно, пообещав рассказать об этом хозяину.
Назавтра фургон возвратился снова.