— Очень жаль, конечно, — заявили рабочие, — но нам приказано грузить.
— Мебель отсюда никуда не уйдет, — ответили все хором. — Скажите хозяину, что если он хочет с нами потолковать, пускай сам приходит.
И фургон снова уехал.
Тогда организовали экспедицию на поиски Арнальдо, но безуспешно. Чтобы распутать хитрости парикмахера и изловить его, потребовалось вмешательство Анжилена, весь его огромный профессиональный опыт.
Арнальдо был приведен домой и встречен яростными криками, но в конце концов ему удалось все объяснить. Да, он возвратил мебель (кому она теперь нужна?), но сделал он это потому, что, во-первых, оставался еще один неоплаченный и опротестованный вексель, а во-вторых, чтобы получить с фирмы компенсацию и расплатиться с долгами.
— А где деньги?
— Как только получу, сейчас же принесу вам.
— Смотри, — проговорила Нунция, вплотную подходя к парикмахеру. — Смотри! Не врать! Деньги-то уже у тебя!
— Да что вы, шутите?
— Хозяин сказал! — наобум ляпнула Нунция.
— Ну… да. Но их больше нет.
Парикмахера выгнали вон, потом опять позвали, чтобы он обещал заплатить свой долг, после чего снова выгнали. Уже на пороге Арнальдо повернулся и спросил:
— Да что вы от этого в конце концов потеряете?
Все замолкли, не зная, что возразить, и только Нунция сразу нашлась.
— Не ты, а учитель! — крикнула она так, что все вздрогнули.
Однако Арнальдо уже ушел.
Учителю обещали заплатить сполна, значит все вместе должны помешать тому, чтобы увезли мебель.
Через несколько дней грузовик снова появился в переулке, и из кабины вылез сам хозяин.
— Если то, что мне говорят, правда, — сказал он, — и этот несчастный обещал возвратить мне мебель, которую раньше уже успел продать вам, то, я думаю, это дело можно уладить. Но вы должны доказать мне, что это так. У вас есть какая-нибудь бумага, ну, расписка, что ли?
В это время спустился учитель и протянул лист бумаги. Хозяин фирмы надел очки и стал читать.
— Вы, должно быть, ошиблись, — пробормотал он. — Это не та бумага. Здесь о каких-то похоронах.
— Вот, вот, — подтвердил учитель. — Это она и есть. Я дал деньги на мебель, и мне их должны возвратить в форме похорон.
Мебельщик снял очки, взглянул на учителя, потом перевел взгляд на Йетту, которая стояла ближе всех, и красноречивым жестом спросил у нее, не сошел ли тот с ума.
— Нет, нет, — живо ответила Йетта. — Он совсем здоров.
Хозяин откашлялся.
— Тогда сделаем так, — сказал он примирительно. — Я возвращаю векселя синьору Арнальдо и забираю мебель. Хорошо? Когда же синьор, присутствующий здесь, умрет, вы можете взыскать необходимую на похороны сумму с Арнальдо. Ясно?
— Ну, что я говорил? — торжествующе закричал Анжилен. — Похороны-то учителя — тю-тю! Не завидую я ему, бедняге, если он думает получить денежки с Арнальдо. Этот пройдоха скорее взвалит покойника на плечи да бросит в канал.
Между тем мебельщик пытался вежливо протиснуться к своей машине, но живая стенка стала еще плотнее. Йоле, которая уже имела столкновения со всеми хозяевами всех фирм на свете, угрожающе выступила вперед и влепила мебельщику здоровенную оплеуху, которая явилась сигналом к действию. Тотчас же посыпались удары, оскорбления, угрозы.
Грузовик был быстренько заведен и, подталкиваемый множеством рук, покатил из переулка. Прижимая к рассеченной губе платок, мебельщик высунулся из кабины и крикнул:
— Мы еще увидимся в суде!
— О конечно, синьор! — насмешливо отозвался хор женских голосов.
— Правда, в суде? — спросила Йетта.
Вероятно, — вздохнул Саверио.
Йетта блаженно улыбнулась.
В конце лета Зораида вытащила из сундука свое подвенечное платье. Она повесила его на веревку «проветриться», и Грациелла, войдя утром в комнату, зацепилась за него головой. С некоторого времени Рыжую не интересовали больше похождения гладильщицы. Целиком занятая своей личной жизнью, она сторонилась людей, часами о чем-то думала и ни с кем не делилась своими мыслями. Она отказывалась от маленьких ежедневных расходов и копила деньги, чтобы купить кое-что из белья или пару сандалий, и даже заменила обрывок бечевки настоящим поясом. Никто не видел ее теперь в неподшитой юбке, болтающейся сзади словно бахрома, и булавки уже не заменяли на ее блузке недостающие пуговицы. Заметили, что она стала следить за своей внешностью и очень посерьезнела.
Она оставалась Грациеллой, живой, колючей, насмешливой, но в то же время она стала Грациеллой, которая размышляла, строила планы, которая не могла уже жить только сегодняшним днем, а смотрела вперед.