Давно пробило двенадцать. Ночь по-прежнему стояла темная, беспокойная. Временами сверкала молния, и запоздалый гром волнами катился по всему ущелью, наполняя его тревожным гулом. Тревога, подкравшаяся к сердцу, не давала уснуть. Мина лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в завывание ветра.
Спать! С рассветом — на пастушьи коши. Ведь только там, у балкарцев, можно достать молоко для заболевшей дочурки… И вдруг среди ночи глухой и протяжный звонок:
— Горноспасательная?.. Будете говорить с Тырныаузом. — Короткая пауза и отдаленный треск, доносившийся из телефонной трубки.
— На проводе Чепарин, парторг ЦК. Где Одноблюдов?
— Юрий Васильевич в Нальчике.
— Только появится — немедленно в Тырныауз…
Через несколько минут парторг ЦК говорил с начальником альпинистского лагеря «Рот фронт», как тогда назывался лагерь киноработников.
— Это Сидоренко? Ты, Саша? Очень хорошо. Нужна помощь альпинистов.
— Какая?
— На месте узнаешь.
— Собираться?
— Сию же минуту…
В Тырныаузе парторг ЦК ВКП(б) по горно-металлургическому комбинату спешно снарядил Сидоренко в Нальчик.
— Вернешься шестого, но запомни: без Одноблюдова и Моренца не показывайся на глаза, — наказывал он альпинисту.
Шестого августа, как просил Чепарин, Сидоренко не возвратился в Тырныауз. В тот день он с трудом добрался до Нальчика и на Кабардинской, центральной улице города, недалеко от кинотеатра, встретился с высоким широкоплечим парнем в горных ботинках.
— Коля?
Это был Моренец. Родом из Сум, Коля в сороковом году закончил там среднюю школу. Мечтал стать учителем истории, готовился поступить в педагогический институт. Получилось по-иному: его забрали в армию на действительную службу. А вскоре война, фронт под Смоленском.
Во время боя в окоп, где находилось несколько солдат и офицеров, попал снаряд. Все были убиты, а Моренец тяжело ранен в спину и в обе руки. Фашисты снова ринулись в атаку. Их яростные вопли «Рус, капут!» уже звучали совсем рядом. Моренец вылез из окопа, чтобы вызвать огонь на себя… Сознание вернулось в медсанбате. Пять месяцев пролежал без движения в оренбургском госпитале, а затем — госпиталь в Ташкенте. Его родной город Сумы находился в глубоком тылу врага, и Николай, как только раны чуть зарубцевались и он смог ходить, решил ехать на Кавказ. Через Каспий с трудом добрался до Баку, а затем поездом до Нальчика. Тут было все-таки ближе к горам, фронту.
Весной 1942 года, почувствовав себя лучше, сразу явился в городской военкомат.
— Ваша повестка? — спросил его пожилой майор с артиллерийскими петлицами.
— Какая повестка? — пожал плечами Моренец. — Если я здоров и мое место на фронте.
Седой майор не спеша растолковал добровольцу, что сначала нужно поправить здоровье, а затем идти за назначением. Майор был неумолим и лишь в последний момент, прощаясь с Моренцом, тихо сказал:
— Могу как исключение послать военруком в школу…
Так Моренец остался на Кавказе. Неожиданно встретив в Нальчике Сидоренко, Коля так и засиял от радости.
— Как ты сюда попал, Саша? — удивленно спросил он.
— За вами приехал.
— За нами? А письмо от комбината при тебе?
— Конечно.
— Тогда пошли к военкому.
Одноблюдова они нашли на Республиканской улице, в здании средней школы, где размещался военно-учебный пункт. Объяснив Юре, в чем дело, они тут же отправились к военкому. Майор хорошо знал о сложившейся в горах обстановке и дал указание об откомандировании альпинистов в Тырныауз.
Оформив проездные документы, Одноблюдов, Сидоренко и Моренец оставили Нальчик.
Все чаще звучали голоса сирен. То в одном, то в другом месте из-за туч прорывалось глухое урчание моторов, и тотчас небо озарялось вспышками разрывов.
Фронт неумолимо приближался. На постах, где обычно дежурили милиционеры, стояли красноармейцы с винтовками. Через город проходили артиллерийские батареи, саперные команды, грузовики с оборудованием, вереницей тянулись подводы с беженцами. В районе новых построек горели воинские склады, и над городом ползли густые клубы дыма. Остановившись на железнодорожном переезде, Одноблюдов, Сидоренко и Моренец глядели на эту грустную картину и думали: «Скорей бы попутную машину — и к делу».
Машины, которые проходили в направлении Баксана, везли боеприпасы и не останавливались. Альпинисты, не раздумывая больше, отправились пешком, рассчитывая в Чегеме или в крайнем случае в Кызбуруне пристроиться на какой-нибудь попутный транспорт.