Скрип, скрип, шлеп, шлеп... Щелк! Скрипят бревна, шлепает вода, постреливает печка. Хорошо! Теплынь. Ночь. Опустил Илька голову. Губа у него отвисла, и слюнка выкатилась. Уснул хозяин казенки, уснул в полной уверенности, что только ему живется в артели легко.
Снится Ильке дом, братишка Митька снится. А может, так, в полудреме видится Ильке дом. Вчера прошла сверху казенка, уже без продуктов, без водки, и кино было спрятано в железные колесики. Феша потчевала Ильку мятными пряниками. Он долго мялся, но не выдержал, спросил:
- Как там у нас, дома-то?
Феша удивленно поглядела на Ильку, затем положила руку на его голову.
- Болит сердчишко-то, што ль, о доме? - И сама себе ответила: - Какой же это дом? Пришла я к твоему папаше с мамашей, а они блины пекут. Обрадовались, когда я рассказала, что ты на казенке. Думали, ты утонул, и боялись, как бы им за тебя не влетело. Но теперь успокоились. Плохие люди. Только и родни у тебя там - малыш Митька. Он-то все еще кличет тебя. А те, - Феша махнула рукой, - лучше тебе без них будет...
Ильке снится дом. Неприветливый, вроде бы чужой, а все-таки дом. И мачеха снится. Что знает о ней Феша? Разве она знает, как коротали вместе страшную зиму мачеха и Илька? У нее тоже где-то глубоко, глубоко, будто в загнете угли, подернутые пеплом, хранятся добрые чувства. Она их никому не выказывает. Видимо, стесняется. А отец - кисель. Так его называла бабушка. Жидкий кисель, потому что он бесхарактерный: бабе поддается.
Снится Ильке кисель, сладкий, черничный. Этим киселем Илька кормит малого братишку. Митька дурачится, выталкивает языком кисель изо рта. Илька шлепает баловня ложкой. На лбу у Митьки остается черная звезда. Смешно Ильке, смешно Митьке. Оба хохочут, но хохот почему-то переходит в лай. Что такое?
Илька открывает глаза.
В открытую дверь сушилки ползет утро и промозглая сырость. Печка прогорела. Только под серым пеплом еще тлеют угли. Архимандрит высунул голову из сушилки и лает.
- Чего ты, Кабздох? - спросил у собачонки Илька. - Он так и зовет ее с самого начала, не признавая громкого и святого имени, которым нарекли приблудную сучонку сплавщики. Архимандрит, заслышав голос Ильки, залился пуще прежнего.
Вдали звякали кованые шесты. Мальчишка поспешно вышел из сушилки. По пологой стороне Мары на лодке поднимались двое. Они разом выкидывали белые шесты, делали резкий толчок, и, зарываясь носом, легкая долбленка устремлялась вперед.
Бородатый мужик, перепоясанный патронташем поверх телогрейки, выдернул нос лодки на плот и басовито приветствовал Ильку:
- Здорово, парень!
Архимандрит выходит из себя. Илька цыкнул на него и ответил на приветствие.
- Где бригадир? - спросил чернобородый.
А молодой чернявый парень, должно быть, сын приплывшего мужика, отвязал бечевку, с помощью которой перетягивал лодку через затор.
Илька повел мужика в барак и тряхнул за ногу Трифона Летягу. Бригадир разом вскинулся, произнес сонно:
"А?" - и стал продирать глаза. Приглядевшись, он подал руку мужику:
- Здорово живем, Прохор! Что, за орехами вверх?
- За орехом. Да и пострелять собираемся маленько, - ответил Прохор, вытаскивая из кармана письмо, завернутое в серый носовой платок. - Вот тебе от начальника сплавной конторы.
Трифон взял письмо, положил его рядом с собой на нары и, туг же просовывая ноги в штаны, отдал Ильке распоряжение:
- Свари-ка чаю.
Илька принялся разжигать таганок на плоту. Прохор расположился возле стола. Приняв от Трифона кисет, он поинтересовался:
- Чей парнишка? На обличье знакомый!
- Верстакова.
- Павла?
- Его.
- Нагрезил что или пустил все-таки папа сынка в беспризорники? Прохор покачал головой. - Вот скажи ты: охотник на всю округу знаменитый. Не боится ни тайги, ни черта, а дома...
- Сопля!
Прохор хотел что-то возразить, но придержал слова, увидев, что бригадир принялся читать письмо.
"Приветствую вас, товарищ Летяга, и всю вашу бригаду - писал начальник сплавной конторы. - Надеюсь, что живы-здоровы. Последние сведения от вас я получил из Верх-Мары, и, по моим подсчетам, сейчас вы уже должны подходить к Ознобихинскому перевалу. Вы, вероятно, удивились и рассердились, не обнаружив там людей. Дело в том, что рабочие, какие есть в моем распоряжении, все до единого заняты на сплавном рейде. Сами знаете, что паводок нынче мал и дожди пошли поздно. Заморозки же ожидаются ранние, и на большой осенний паводок рассчитывать нельзя. Деревообделочный комбинат уже пущен на полную мощность. Он получил срочный заказ от строящегося на Урале металлургического завода. На нас жмут. Мы здесь работаем уже в три смены. Работаем и ночью при электрическом свете. Да, да, у нас в поселке уже есть электричество! И все же мы не полностью обеспечиваем комбинат древесиной. Сильно она у нас нынче обсохла. Нам обещают прислать трактор, чтобы вытягивать из торосов бревна. Но пока его нет. И людей нет. Я крепко надеюсь, товарищ Летяга, что вы справитесь со своей бригадой у Ознобихи. О трудностях не говорю, знаю, что трудно. Трудно, но нужно. Мы увеличили количество пикетных постов, и ниже вести лесозачистку вам будет все-таки легче.
Передайте вашим товарищам, что все дома у них в порядке, дети здоровы. Премия за успешное прохождение верх-марских порогов всей бригаде начислена. Думаю, и у Ознобихи не подкачаете.
Вас поздравляю отдельно - с кандидатским билетом! На днях приезжал из города работник крайкома и велел направить вас в город, как только вы вернетесь, за получением билета. Нынче у нас откроется вечерняя школа, и нужно будет вам обязательно учиться. Но об этом поговорим при встрече. А пока еще раз поздравляю и надеюсь на вас вдвойне!
Крепко жму всем руки.
20 сентября 1935 года".
- Дипломат! - хмуро обронил Трифон Летяга, глядя на размашистую подпись начальника сплавной конторы, и тут же, перестав хмуриться, весело заорал:
- Подъем!
- Чего хайлаешь? - загудел в углу Исусик. - Полегче нельзя? - И, заметив приезжего, зевнул. - Поклон Прохору Зырянычу! Как там мои? - Не дожидаясь ответа, пожаловался: - А я вот третьево дни чуть не ушел ко дну. Чуть не утоп!
- Бывает, - коротко отозвался Прохор, отодвигаясь в сторону, чтобы дать Ильке место поставить еще булькающий чайник. Из отверстия чайника торчали ветки смородинника. Прохор потянул носом и от удовольствия потер руки.