Батийна то улыбалась, то хмурилась, пришпоривая коня. В седле она сидела крепко, по-джигитски, чуть подавшись грудью вперед, — по ее посадке не сразу угадаешь женщину. Провожатый порой отставал от нее, хлопая полами своего кементая, восхищался ее молодцеватой ездой. «На то она и женщина, чтобы развлекать мужчину на длинной глухой дороге. Ну-ка, догоню ее…» — мелькнула у него мысль.
Провожатый догнал Батийну и некоторое время ехал рядом. Он досадовал, что не в силах поддеть ее шуткой, и время от времени причмокивал губами:
«Неужто рядом с хорошенькой женщиной, похожей на спелое яблоко, не смогу попасти коня здесь, в этом безлюдном затишке с зеленой травой? Как бы не зашелся у меня язык, когда после моего возвращения кое-кто спросит: «Не пробовал ли ты сыграть в альчики с женщиной-начальницей?»
— Вы, кажется, устали, аяш… — подцепил он Батийну.
— А что, если устала? Едва ли тут попадется юрта с затянутым тюндюком, — отшутилась Батийна.
«Женщина, даже самая большая начальница, все равно должна развлекать джигита», — хотел он было сказать, но Батийна, вовсю пришпорив коня, бросила на ходу:
— Стегани-ка своего коня и живей доскачем!
Аксур мчался легко и свободно, словно на нем были пушинки, то и дело мотая головой, вскидывая челку и яро фыркая. Не в пример скакунам, обычно поджимающим уши, Аксур навостривал уши и, глядя куда-то вдаль, несся, едва касаясь земли, словно косуля. Рослый, но удобный в езде, он так мягко пластался под Батийной, что она совершенно не ощущала толчков в жестком седле. Длинная черная грива Аксура переливалась, точно струя воды.
Тугой ветер, будто освежающее дыхание реки, бьет в лицо Батийне, и чем быстрее скачет Аксур, тем спокойнее у нее на душе. Взбираясь по склону перевала, она ни разу не натянула поводьев. Провожатый отстал далеко: что-то не слышно топота его коня. Батийна стала натягивать поводья, но Аксур, вошедший в азарт бега, без единой капли пота на боках и на шее мотал головой и фыркал, словно просил: «Только не дергай меня!» «Сохрани боже! Не унесет ли он меня куда глаза глядят?!» Аксур распалился так, что, казалось, полетит птицей, если только заслышит топот другого коня или чей-нибудь подзадоривающий крик, — никто его не остановит тогда, не то что женщина. Батийна — в нее все же закрался страх — ласково похлопала Аксура по шее и еще поднатянула поводья:
— Потише, дорогой, потише…
Аксур поскакал еще сноровистее. Под ушами у него только-только проступали капли пота. Он встряхивал головой всякий раз, как Батийна натягивала поводья, будто корил ее: «Эх, женщина непутевая, разве не знаешь, я ведь настоящий джигитов конь. Скакун. Отпусти поводья, дай мне волю!»
Вытягиваются далеко вперед, словно удлиняясь, передние ноги скакуна, выбрасываются, опережая морду, сверкающие литые копыта. Касаясь и не касаясь копытами земли, он летит, рассекая воздух, и холодный ветер хлещет со свистом в ушах Байтины, слезы выступают на глазах.
«Будь что будет! Разве кто из киргизских мужей падал с коня, испугавшись его прыти? Нет таких и среди женщин! Мчись, милый, мчись, мой легконогий, быстрее! Но только не уставай, не ярись!»
Как бы состязаясь с Аксуром в упрямстве, Батийна по стала натягивать поводья. Опершись крепче обеими ногами о стремя, пригнувшись к луке седла, она несколько раз хлестнула коня по ляжке.
Привыкший скакать через рытвины и бугры даже на крутых поворотах, конь, казалось, одобрительно засмеялся: «Молодец! Молодец!» И, подстегнутый ударами камчи, распалился, почти пластаясь по земле, не давая седоку даже повернуть поводья.
За выступом дорога начала спускаться вниз и очень скоро пошла ровной долиной с сочной травой. Здесь пасли коней и освежались кумысом. Группа всадников — одни уже оседлали своих коней, а другие только что собирались сесть — повернулась в сторону Батийны.
Батийна смутилась. «Еще засмеются: с чего, мол, скачет сломя голову глупая баба?»
— Э, бай, это, оказывается, женщина скачет, — пробасил один из всадников. — Видпо, конь горячий, понес ее! Эй, ребята, остановите его! Хватайте за чумбур!
Когда двое с притороченными к седлам чепкенами поскакали навстречу Батийне, преграждая ей дорогу, а остальные устремились к обочине, Аксур, видимо, принял их за тех, кто обычно подбадривает коня на скачках, и на резвом скаку промчался сквозь толпу мужчин, как бы подзадоривая: «Попробуйте-ка догнать меня!»
Кто-то воскликнул с досадой:
— О боже мой! Не та ли самая женщина-начальница?