— Да нет, товарищ Октябрьский, — сообразил Мишин. — Там чистое дело, просто не в то время и не в том месте оказался. Мне докладывали…
— Вот и пройдитесь еще разок по этому делу, — мягко посоветовал вместо того, что бы просто потребовать исполнять приказ, Октябрьский. — Убедительная просьба, выясните, не допрашивали ли врача перед смертью, и точно ли его тело нашли. Это два пункта хотелось бы мне знать еще до нашего вылета.
— Слушаюсь!
— Давайте дальше по персоналиям, — вернулся к теме Егор Алексеевич.
— Те, кто работал с «Мартышкой» в тюрьме, убиты, — напомнил Мишин. — Остается только Воробьев, но его вы сами знаете, кажется, тут вопросов не возникает.
— Не возникнет, если я удостоверюсь, что смерть доктора была случайной, — жестко сказал Октярьский. — В противном случае, будем решать с безопасностью Воробьева, а не с сохранением тайны.
Мишин, наверное, покраснел бы сейчас, если бы давным-давно не избавился от этой вредной привычки. Все-таки полномочный московский гость нашел местечко, куда тыкнуть капитана носом, как нашкодившего щенка. И в самом деле Октябрьский прав. Если до истории с «Мартышкой» смерть доктора Самсонова легко списывалась на городские беспорядки, то после лично им проведенного забора крови у задержанной, да к тому же пусть короткого и одностороннего, но общения с ней… да, теперь просто необходимо выяснять все подробности до мельчайших деталей. А вдруг Егор Алексеевич прав, и у доктора пытались что-то узнать перед смертью? Не зря же его били так долго, если судить по словам обнаруживших труп патрульных. Значит, номер первый в плане мероприятий: разговор с патрульными, выяснение с кем ехал доктор, может быть, шофер или сопровождающий жив… ну, и так далее. И срочно. Московский гость готов к отлету, как только появится техническая возможность поднять в небо самолет.
— Разрешите прямо сейчас заняться? — спросил капитан.
— Занимайтесь, — согласился Октябрьский. — Кстати, думаю, что уже и в своем кабинете. Надеюсь, там порядок навели?
— Доложили, что навели, только думаю — свалили обратно в сейф все бумаги и опечатали личной печатью коменданта, — вздохнул Мишин. — Вряд ли кто рискнул в них заглядывать…
— И этот «вряд ли кто» правильно сделал, — засмеялся Егор Алексеевич. — Я бы вот тоже не стал в них заглядывать, ничего там нет интересного для простых людей, а не простым и своих дел хватает. Так что, берите в помощь лейтенанта Прошина и действуйте, все равно список у нас завершился, остаются вот эти, умирающие от скуки, штурмовики…
Октябрьский кивнул в сторону окна, где на свободном столе Пан начищал под чутким руководством Марты её личный вальтер. Успенский при этом просто присутствовал, с равнодушно-мечтательным видом уставившись в окно. Германское оружие не было ему в диковинку, как Пану. Успел насмотреться…
Капитан Мишин, видимо, чувствуя ответственность за солдат своего батальона, вопросительно глянул на Октябрьского.
— А что с ними прикажете делать? — развел руками Егор Алексеевич. — Всё знают, всё видели, кучу всего слышали, о чем простым людям не только слышать, а знать не положено, что такие вещи существуют…
Попривыкший уже к простым, быстрым и военным решениям большинства вопросов московским гостем, капитан Мишин невольно напрягся. Хотя теперь подозревать Октябрьского в кровожадности у него не было причин, но иной раз в голосе полномочного представителя слышались звуки ледяного колымского ветра. Ведь и в тех лагерях, наверняка, нужны охранники. Да и мало ли еще «медвежьих углов» на карте России, где человек годами живет, не видя никого, кроме своих, надоевших до очертенения, соседей.
Октябрьский подтащил к себе лежащий на столе листок бумаги, с четвертушку обычного, писчего, извлек из кармана «вечное перо» и что-то быстро написал. Протягивая листок капитану Мишину, усмехнулся:
— Не сочтите за труд, товарищ Мишин, ознакомьте с содержанием комбата, думаю, у него не будет возражений…
«Прикомандировать старшего сержанта Успенского и рядового Панова в распоряжение тов. Октябрьского на неопределенный срок. Обеспечить вещевым, продовольственным и денежным содержанием на недельный срок. Исполнить немедленно. Дата. Подпись». В обязательной в таких случаях расшифровке подписи значилось: «Полномочный и личный представитель всего и всех. См. документы в сейфе к-на Мишина П.С.»
У капитана полегчало на душе. Если уж Егор Алексеевич так шутливо подписался, то вряд ли для того, что бы устроить ребятам какую-то невероятную пакость.
— Про довольствие я так написал, что б интендантам служба медом не казалась, — пояснил Октябрьский. — Недельку, а то и две, я и сам ребят накормлю, напою и одену, а на большее им пока и деньги-то не нужны будут… Эй, орлы-штурмовики!
Пан и Успенский отвлеклись от своего важного и стратегического ничегонеделания, но, привыкшие уже к разгильдяйству, человек быстро к хорошему привыкает, не стали вставать «смирно» или хотя бы выпрямляться перед начальством, а просто посмотрели на Егора Алексеевича с любопытством.
— Забираю вас с собой, — объявил бойцам Октябрьский. — Все равно здесь вам капитан Мишин жизни не даст, замучает отчетами, будете через неделю выглядеть, как заправские писарчуки с чернильными пятнами на ушах.
Пан осторожно, на пробу, улыбнулся. Успенский же продолжил внимательно смотреть прямо перед собой, будто бы и не о нем вовсе шла речь.
— В казарме что-то ценное осталось? — продолжил Егор Алексеевич. — Сейчас товарищ Мишин вызовет из батальона посыльного с вашим недельным пайком и вещами, можете ему по секрету подсказать, где еще что вашего лежит… Только так, что б я не слышал…
— А у нас только винтовки ценные, — усмехнулся Успенский. — Разрешите личное оружие с собой взять?
— Ну, разве что — на память, — без колебаний согласился Октябрьский. — Вряд ли они вам пригодятся в ближайшее время.
— У нас там деньги местные остались, товарищ Октябрьский, — виновато сказал Пан. — Надо бы ребятам отдать, им же здесь еще жить, только вот… они вроде как трофейные…
— Ну, так подскажите друзьям, где их искать, думаю, товарищ Мишин на эти бумажки не позарится, а солдатам и в самом деле лишними не будут…
Пока Успенский накоротке секретничал с капитаном у дверей, Пан полюбопытствовал:
— Егор Алексеевич, а чем мы будем у вас заниматься? Вещий хотя бы взводом командовать умеет, а я-то — вот только стрелять, да и то пока не очень…
— Очень-очень, — опроверг его самокритику Октябрьский. — А главное, во время. А занятие я вам найду. Думаешь, кто будет с «Мартышкой» работать?
Октябрьский кивнул на прикрытую дверь маленькой смежной комнаты. А Пан неожиданно для себя сморщился, как от зубной боли, когда услышал от московского гостя такое пренебрежительное обозначение мулатки.
— Это ей ваш капитан такой псевдоним дал, — вроде бы, извинился Октябрьский. — А теперь уже никуда не деться, прилипло к языку. Ты хоть понимаешь, что я ничего обидного не имел ввиду?
— Да, то есть, так точно, просто…
Пан не смог выразить свои чувства. Какое-то противоречие бродило в нем, в его отношении к той несчастной сейчас то ли девушке, то ли неизвестному объекту с кодовым наименованием.
Что бы и дальше не смущать парня, Октябрьский обратился к Марте, все это время внимательно наблюдавшей за происходящим, даже помечавшей что-то в крошечной записной книжке маленьким карандашиком в серебряной оправе.
— Как тебе кажется, Марта, мы тут ни о чем и ни о ком не забыли? — спросил Егор Алексеевич. — Со стороны-то всегда заметнее…
— Нет, Георг, — к акценту Марты все уже привыкли, и сейчас уже никто не повернул головы на ужасно смешно выговоренные русские слова. — Остается вопрос с уцелевшим в подвале…
— Это уже не вопрос, — махнул рукой Егор Алексеевич, — подвезут прямо к самолету под видом тяжелораненного для срочно транспортировки. Кто тут разберет, в самом деле мы возим таких на материк или нет.
— Согласна, а персонал? Кто его будет везти?
— Наш доктор и повезет, а сопровождение — вот ребята помогут, — Октябрьский кивнул на Пана и Успенского. — В госпитале он лежал в отдельной палате, охрана — только наружная, вряд ли что смог сказать, да и без сознания он, а товарищ Соболев, как оттуда уходить, ему еще и успокоительного со снотворным вкатил, для гарантии, если вдруг очнется…