Перевод
Окно его комнаты выходило во двор такой же ничем не примечательной панельки, в которой жил он сам. Интересна она была, если конечно, искать этот интерес, своими отличительными размерами, гораздо большими, чем у остальных ее сородичей.
Итак, это была бетонная стена, скрывающая горизонт, нервно моргающая глазами пластиковых окон, невольно призывая быть частью огромного муравейника с его каждодневной унылой возней.
Почти весь год за исключением зимних месяцев у подъезда дома напротив заседали местные орки, они устраивали разборки из-за недостающей бутылки чернила, недокуренной сигареты, а также исполнения воинского долга в советской армии:
Вот, ты, б…. в армии служил?
Служи-и-ил я!
Отчего то он любил наблюдать за их жизнью. Вот медленно покачиваясь передвигаются два товарища, один поувереннее, ведет другого “под конвоем”. “Третий мир, как он есть ”, - думал он про себя. Устали бойцы, курят. А еще завтра воевать весь день. Не сдавайся, родной! Старый зомби валит, решает бросить ли бычок, обреченно машет рукой, черный кот внимательно смотрит на него, ждет, чем все закончится...
Были, впрочем, и плюсы. В виде деревьев, посаженных здесь вместе с этими домами. Дома старели, деревья росли. Березы, клены, тополя, в разные поры года они давали настоящую красоту ничем не примечательному месту и даже умиротворение, когда он жадно искал его.
Здесь, на городской окраине прошли его детство и юность. Впрочем, сказать так, было бы преувеличением, скорее, он возвращался сюда, сворачивая с шумных проспектов и площадей. С самого первого класса он учился в гимназии, которая располагалась чуть в стороне от широкого проспекта и считалась крутой, наверное, самим фактом своего существования в районе, призванном по определению взращивать кадры для заводов.
В его программу такой расклад не входил, поэтому среднее образование он заканчивал в известном на всю страну лицее, это без шуток и закончил его, кстати, на 91% из 100. Потом учился в университете на главной площади города. А возвращался сюда, в свою комнату с видом на бетонного монстра, жадно захватившего в себя множество человеческих судеб…
Думал ли он о человеческих судьбах? Нет, конечно. А если когда и думал, то уж точно не об этих. Вот, если о Селине, или о Моххамеде Али, другое совсем дело. Вообще он много думал, а с виду и не скажешь. Не очень общительный, мягко говоря, человек. Это если в общем с людьми, а с близкими его не остановить порой, под настроение - на все темы, буквально на все. Ходячая энциклопедия какая-то, а не человек. И сейчас читает много, а в детстве так в запой, Волкова, Успенского, Диккенса. Потом, уже лицеистом классиков оценил, Федора Михайловича особенно. Писал даже сам, так, в стол и недолго, хотя и хвалили. Почему- то когда хвалили, на свой счет особо не относил, может, стеснялся, а в основном не верил. Вот взять хотя бы плаванье, многие хвалили. Девять лет занимался, грамоты с соревнований привозил, планы строил, на Фелпса равнялся, “Балтиморскую пулю”, а потом внезапно бросил, надоело. В тот год Фелпс очередной рекорд установил, нормативы поменяли, и по новым, ему до КМС совсем чуть-чуть оставалось. И тренер просила не уходить, но прежнего запала, когда в шесть утра на первую тренировку бегом бежал, уже не было, и КМС больше не прельщал. Теперь была гитара. Сначала с репетитором, потом в музыкальную школу поступил, с мелкими на сольфеджио распевал, порваться со смеху. Из рук гитару не выпускал, патлами кучерявыми тряс, закусывая в азарте пухлые (“весь в отца”) губы. Вечерами пропадал с друзьями в арендованных подвалах, играли все подряд чужое и свое. Вот мать голосила, боялась, что экзамены вступительные завалит. Напрасно. Он поступл на бюджет, еще и с хорошим запасом. Отметил это событие с друзьями, не очень, правда удачно. В милицию попал за распитие спиртных напитков в общественном месте. Распития как такового не состоялось, банку с пивом только открыли, ко рту даже не успели поднести, а милиция уже тут как тут и всех троих привели в отделение. Мать в командировке была, отцу дозвонились. Часа через два приехал за ним. По дороге из отделения немного поговорили. “Какие планы на жизнь, куда поступил” и все в таком духе. Ну не про гитару же ему было рассказывать, и вообще, когда кого-то долго не видишь, не знаешь, про что рассказывать. Сказал как есть, поступил в общем в лингвистический. Отец недовольства не скрывал, “вот, поступил бы в медицинский, нам нужен свой офтальмолог, бизнес было бы кому передать” и так далее. Какой офтальмолог? Никогда он офтальмологом быть не хотел, вообще никогда. В детстве, сериал смотрел американский про пластических хирургов, матери тогда сказал, мол, “выучусь, стану пластическим хирургом”. Вот она была рада, решила, что сын непременно будет врачом, он и не стал ее разочаровывать. Ну с матерью понятно, она натура романтическая, в сказки всякие верит, а отец - то, скорее всего, не из таких. Спросил бы когда, он бы ответил. А то вдруг, офтальмологом, как гирей по башке! Дальше шли молча.