— Садитесь, господин Барон. — Максимов указал на кресло.
— Предпочитаю с вами разговаривать стоя.
Израильтянин демонстративно завёл руки за спину.
«Гордый — это хорошо. Только почки у тебя ни к черту, полдня на полу просидел, уже, наверное, отвалилось все, давление под двести, а выёживаешься!» — Максимов ногой толкнул к нему кресло.
Колёсики прошуршали по ковру. Ребро подлокотника мягко стукнуло израильтянина в бедро.
— Садитесь, господин Барон. И придвигайтесь ближе к столу. Нам надо поговорить.
— Моё правительство не ведёт переговоры с террористами. И я, тем более, не…
— Да все ведут переговоры! — отмахнулся Максимов.
— До поры, до времени.
— Пора настала, а времени у нас — полно. Минимум трое суток. Только что мы отбили попытку штурма. Чуть-чуть показали зубы. Сами понимаете, второй раз без подготовки они не сунутся. У нас есть время наладить отношения.
— Рассчитываете вызвать у меня «стокгольмский синдром»? — Барон с трудом оторвал взгляд от «Узи», лежавшем на столе по правую руку от Максимова.
От автомата ещё шёл непередаваемо возбуждающий горячий запах порохового нагара.
— Для этого вы и многие заложники слишком профессиональны. Садитесь, господин Барон, садитесь. Вы провели сидя на полу столько времени, что, наверняка, подскочило давление.
Израильтян помедлив, опустился в кресло.
— Хорошо, я выполнил вашу просьбу. Почему бы вам не снять маску? Мне трудно разговаривать, не видя вашего лица.
— Если вы увидите моё лицо, мне придётся вас убить.
Израильтянин сморгнул.
— Кстати, вы сейчас точно напротив окна, господин Барон. Если придвинетесь к столу, то снайпер не сможет вас зацепить. Они сейчас злые, как собаки. Пальнут, не подумав, и спишут все на нас.
Израильтян засучил ногами и подкатил на кресле вплотную к столу. Бросил настороженный взгляд на окно. И сместился чуть влево.
— Вот и отлично. — Максимов плеснул виски в стакан. — Я воспользовался вашими запасами, уж извините.
Он придвинул стакан к израильтянину.
Барон, помедлив, взял стакан подрагивающими пальцами. Прозрачно-золотистая жидкость заплескалась о стенки.
— Не стоит извиняться. Шахиду все прощено. И употребление алкоголя, и воровство.
Он не мог считывать реакцию противника по лицу, поэтому не отрывал взгляда от кончиков пальцев Максимова.
«Подыграть или нет? — подумал Максимов. — Нафиг, обойдётся»
Его пальцы, спрятавшиеся в нитяных перчатках, остались неподвижными.
— Вы уже отгадали, почему в качестве контактёра я выбрал именно вас, господин Барон?
— Не дурите мне мозги! Это обычный приём психологического давления.
— Оставляю вас в блаженном неведении. Среди заложников, наверняка, есть люди, нуждающиеся в регулярном приёме лекарств?
— Поразительная забота о смертниках! Просто поразительная… — В голосе израильтянина проскользнули истеричные нотки. Чтобы взять себя в руки, он сконцентрировал внимание на виски. Сделал два крохотных, тягучих глотка.
— Вы, что, хотите, чтобы мы вели себя адекватно статусу террористов? Насиловали женщин, отрезали пальцы мужчинам, каждый час убивали одного заложника, этого вы хотите?
Барон поперхнулся и затряс головой.
— Нет, не хочу. — Он облизнул дряблые губы. — Но отдаю себе отчёт, что умолять вас о снисхождении бессмысленно.
— И никакой нужды нет. Вы вернётесь к своим людям, составите список, кому и что требуется. После этого пройдёте, под конвоем, естественно, по кабинетам и соберёте из столов нужные лекарства.
Барон поставил стакан на стол. Пристально, словно пытаясь разглядеть глаза противника за темными светофильтрами, посмотрел ему в лицо.
— Слово офицера? — спросил он.
«Не дурно, — отметил Максимов. — На краю могилы, а все крутит. Рассчитывает остаться в живых и передаст информацию. Надежды ноль, но я на его месте тоже качал бы информашку до последнего. Чем и занимаюсь, между прочим».
— Господин Барон, в данном случае — это бизнес. Услуга за услугу.
— Хорошо. Что от меня требуется?
— Сейчас я наберу номер, а вы поговорите по телефону.
— Что я должен буду сказать?
— Только то, чему стали свидетелем. Ничего более.
Дверь бесшумно отворилась. Но Барон, словно почувствовал движение, нервно вздрогнул и оглянулся.
Смерил взглядом вошедшего Ибрагима.
Максимов отметил, как на долю секунды расширились зрачки израильтянина, и по лицу скользнула презрительная гримаса.