Проходя вестибюлем, Суриков обратил внимание на стенд «Ими гордится комсомол». Мельком осмотрев вывешенные фотографии, лиц, чьи изображения лежали в его кейсе, он не обнаружил. Выходит, комсомол этими людьми не гордился. И поделом.
Кабинет директрисы был небольшим, светлым. Место на стене, которое в официальных учреждениях предназначается для очередного вождя, выдающегося продолжателя великих дел, занимал любомудрый Лев Николаевич Толстой. Он с явным интересом поглядывал на даму, сидевшую к нему спиной. Директриса — волевая, энергичная, с твердым голосом, крепкими ногами и высокой грудью, встретила гостя настороженно. Поджав губы, внимательно прочитала удостоверение. Представилась: «Антонина Васильевна». Спросила: «Чем мог}' служить?» И села на свое место, приглашая присесть и гостя.
— Посмотрите, пожалуйста, эти снимки. Может быть, вы кого-то узнаете.
Антонина Васильевна неторопливо надела очки, бросила взгляд на выложенные перед ней снимки. Лицо ее стало сосредоточенным, в сжатых губах обозначилась властная твердость.
— Почему же не узнать? Это, — она уперла палец в ту фотографию, что лежала слева, — Сергей Ножкин. Это, — палец коснулся второго снимка, — Григорий Яковлев. Оба ушли два года назад из школы.
— Плохо учились?
— Если бы они учились! — с искренним возмущением воскликнула Антонина Васильевна. — Они отбывали здесь срок.
Да, да, именно так теперь говорят те, кому ученье — обуза. Звучит, будто речь идет о тюремном сроке.
— В заключении срок тянут, а не отбывают, — заметил Суриков. — А вообще-то аналогия малоприятная.
— Да, да, именно! И, представьте, в каждом классе есть такая публика. Им нужны не сами знания. Идет погоня за свидетельством о их наличии.
— Ножкин и Яковлев — это вся компания? — спросил Суриков. — Или еще кто-то в нее входил?
— Да, конечно. Был с ними еще Яша Светлов. Их так и звали — «три карты». И еще — «на троих».
— Странные прозвища. Кто же был тузом?
— Ах, вот вы о чем, — сказала Антонина Васильевна и задумалась. — Действительно, каждый из них носил карточное название. Тузом был Сережа Ножкин. Гриша Яковлев — валет. Это ведь тройка? Яша Светлов должен бы называться семеркой, но его величали шестеркой. Я не знаю почему.
— Шестерка — это мальчик на побегушках, — пояснил Суриков. — Обслуга.
— Вот видите, я и не знала.
— А какой смысл вкладывается в прозвище «на троих»? Они пили?
— Не знаю, вполне возможно. Но здесь суть в другом. У них на всех была одна девушка. Рита Квочкина. Маргарита.
Суриков отметил новую фамилию.
— На всех одна девушка, — произнес он задумчиво. — Звучит двусмысленно. А как понять?
— Воспринимайте, как сказано, — Антонина Васильевна строго поджала губы. — Все именно так, как вы поняли.
— Скажите, Антонина Васильевна, не употребляли ли ребята наркотики?
— Нет, не слыхала. Это явление новомодное. Раньше о таком у нас речи не шло. Горбачевская «перестройка» влила в жизнь море гадости, а получается, во всем виновата школа.
— Разве я вас виню?
— Вы же пришли к нам, чтобы выяснить, откуда пьяные шалости ребят.
— Простите, Антонина Васильевна, к школе у нас претензий нет. И речь идет не о пьянстве. Ножкина и Яковлева нашли убитыми. При неясных обстоятельствах. Мы надеемся найти с вашей помощью тех, кто что-либо знает о ребятах.
— Убитыми?! — Антонина Васильевна произнесла это с нескрываемым ужасом. Лицо ее, только что отражавшее надменную властность, мгновенно изменилось. Суриков увидел перед собой немолодую, испуганную женщину.
— Кто это сделал? — спросила она, тяжело вздыхая. — Почему?
— На этот вопрос мы и стараемся найти ответ. Как вы понимаете, на месте преступления убийцы не оставляют визитных карточек.
— Да, я понимаю. Какой ужас! Чем же мы можем помочь вам?
— Вы все время говорили о троице. Я не думаю, что она распалась после того, как ребята окончили школу. Дайте характеристику всем этим людям. Ножкину, Яковлеву, Светлову. Маргарите Квочкиной…
Из школы Суриков вышел, уже имея некоторые впечатления о тех, кто его интересовал. В записной книжке появились еще три адреса, которые ему предстояло проверить. Первый — Молочный переулок, дом 5.