— Как помогут?
— Сделают тебе труп. Или два нужно? Сделают. Потом вали на мертвого, он отпираться не будет.
— А чей труп?
— Ты что, маленький? Чей надо, тот и сделают. Как решишь взять деньги, так получишь. И уезжай.
— Как все просто, — сказал Суриков. — А если я не деньги, а тебя возьму и потрясу. У Бобосадыкова.
— Бери!
Красноглазый расставил руки в стороны.
— Бери, начальник. Я чистый, как стеклышко. В кармане у меня три рубля. Я ничего тебе не говорил. Бери. У меня будут свидетели. Они скажут, что ты ко мне прискребся. Я шел, а ты меня зацапал. По нахалке.
— Молодец! — похвалил Суриков. — Башка у тебя работает что надо. Я подумаю.
Красноглазый поправил тюбетейку, сбив ее на затылок.
— Значит, труп будем делать? — спросил он и осклабился. — Порядок! Только ты больше к Жиржинскому не ходи. Хоп?
— К кому? — не поняв, удивился Суриков.
— Э! Будто не знаешь. К Железному Феликсу. Тем, кто деньги даст, это не нравится. Учти.
Красноглазый неожиданно замолчал, сделал быстрый шаг назад, затем влево и, проломившись через колючки декоративных кустов, быстрым шагом направился к трем парням, которые стояли в аллее. И все четверо сразу ушли. Стараясь понять причину, вспугнувшую собеседника, Суриков оглянулся и увидел милиционера, приближавшегося к нему по тропинке.
— Товарищ Суриков? — спросил милиционер. — Я не ошибаюсь? Моя фамилия — Вафадаров. Я вас искал.
Они пожали друг другу руки.
— С чего начнем? — спросил Вафадаров.
— Мне надо пообедать, — сказал Суриков. — Даже не знаю, назвать это завтраком или обедом. Короче, поесть.
— Вот видите, как хорошо совпадает, — обрадовался Вафадаров. — Я шел именно за этим. Пригласить вас к нам. Пообедать.
— Нет, — возразил Суриков. — Это неудобно. Давайте на нейтральной почве.
— Э, — насмешливо протянул Вафадаров, — про нейтральность здесь у нас стоит забыть. Тут такая позиция не годится. И потом, мой папа ждет.
Суриков с интересом разглядывал своего помощника. Ростом по нынешним временам не высокий — метр семьдесят три — семьдесят пять, он был тонок в талии, легок и гибок в движениях. Худощавое лицо с мягкими чертами выглядело по-настоящему красивым — глубокие темные глаза, аккуратные стрелки бровей, сочные губы и твердый волевой подбородок. Небольшие аккуратно постриженные усики нисколько не маскировали юношеской свежести владельца.
— Как мне вас называть? — спросил Суриков.
— Зовите просто Садек, я не обижусь.
— Садек, значит, честный. Верно? Красивое имя.
— Мне нравится.
— Почему Бобосадыков назвал вас «афганцем»?
— Нас всех так зовут. Которые оттуда…
— Воевали?
— Было.
— Обошлось? — Суриков спросил это с особым значением. Садек понял.
— Немного царапнуло, — он машинально провел рукой по шее от затылка к спине. — Осколок. Мина.
— Есть награды?
— Орден. Красная Звезда. И медаль. Зэбэзэ.
— «За боевые заслуги», — перевел для себя Суриков сокращение. — Почему колодки не носите?
— Носил, — сказал Садек и смущенно улыбнулся. — Потом снял. Бобосадыков стал называть меня «аз ма кахра-ман». Наш герой, значит. Я перестал их носить.
— Выходит, у Бобосадыкова нет наград. Я правильно понял?
— Не будем об этом, ладно? Он сам по себе, я сам…
— Хорошо, — согласился Суриков. Ему понравилось, что Садек не захотел злословить о своем шефе. — Теперь такой вопрос. Почему именно вас назначили ко мне в помощь?
— Мой ответ вас не обрадует.
— Валяйте, Садек, я привык огорчаться.
— От вас отделались. Меня считают слабым работником. Поэтому и не пожалели для вас.
— Ответ честный. А все ли в нем правда?
Садек вопросительно вскинул брови. Он не совсем понял, о чем его спрашивали.
— Вы сами считаете себя слабым работником? — повторил вопрос Суриков.
— Я доложил, что думают обо мне начальники. Что о себе думаю я, не так уж важно.
— Вы готовы поработать со мной?
— Так точно.
— О вас хорошо отозвался Эргашев. Я ему задавал вопрос, почему именно вас прикомандировали ко мне. Он считает, что сделано это сознательно. Если у меня дела не сложатся, можно будет свалить на вас.
— Не свалят, — упрямо сказал Вафадаров. — Все у нас сложится. Я так говорю.
Семья Вафадарова жила в старом квартале в глубине узкой улицы, кривоколенной и пыльной. Глухой глинобитный дувал двухметровой высоты делал двор похожим на крепость. Деревянная калитка, сколоченная из толстых плах, казалось, была способна выдержать удары тарана. Все здесь выглядело крепко, надежно, по-крепостному. Низкая притолока в проходе требовала от входящих во двор наклонять голову. Надпись на калитке, сделанная неровными черными буквами, гласила: «СУРХАБИ». Здесь же был прибит металлический номер «21». «Очко», — Суриков вспомнил разговор в Домодедове со свидетелем Милюковым и улыбнулся: «Выигрышная примета». Он толкнул калитку, и та без скрипа открылась.