Я переглянулся с Иванычем.
- Останешься в машине? — спросил его.
- Нет уж, парень, я с тобой.
Мы вышли. Туман принял нас как родных. Никакого дискомфорта не было. Направились в сторону силуэта, который пошёл нам навстречу. При нашем приближении к друг другу пелена будто расступалась, образуя вокруг сферу, отделившую нас от остальных. Пропали машины окруживших нас нелегалов, исчезла и «Волга». Мы стояли втроём посреди безжизненного клочка земли, окружённого туманом. Я смог рассмотреть человека, пожелавшего со мной встретиться. Его фигура казалась одновременно и монолитной, и размытой — будто тень, натянутая на каркас из костей. На нём было пальто, черное, как провал между звездами, колыхалось в такт несуществующему ветру, а бледное лицо, почти лишенное черт, напоминало маску из слоновой кости. Только глаза выдавали в нем нечто большее, чем просто "нелегала". Они горели холодным синим пламенем, как болотные огни над топью. Он медленно поднял руку, и я увидел, что его пальцы слишком длинные, суставы изгибаются под неестественными углами, будто его тело — лишь грубая имитация человеческого.
- Кто ты? – заговорил я первым.
Мой вопрос растворился в тумане, не встретив ответа. Фигура стояла неподвижно, лишь пальцы её неестественно длинных рук медленно перебирали воздух, словно играли на невидимых струнах.
- Ты знаешь меня, - наконец раздался голос. Он звучал как скрип несмазанных дверных петель, как шелест сухих листьев под ногами, - Ты видел меня во сне. В том самом, где тебе являлся Третий.
Иваныч напрягся рядом со мной. Его рука незаметно потянулась к внутреннему карману куртки.
- Ахиллес, - прошептал я. Не вопрос, а утверждение.
Фигура сделала шаг вперед. Туман вокруг неё заклубился, образовав странный ореол. Теперь я видел его чётче - высокий, худой, с лицом, которое невозможно запомнить. Оно словно менялось с каждым мигом, сохраняя лишь одно - холодную, расчетливую улыбку.
- Очень хорошо, - сказал он. Его голос внезапно стал почти человеческим, бархатистым, убедительным, - Значит, он уже рассказал тебе свою версию правды. Но знаешь ли ты, почему он боится меня? Почему боится, что мы поговорим?
- Не слушай его, парень. Каждое его слово – яд, - как-то слишком резко сказал Иваныч.
Ахиллес рассмеялся. Звук этот напоминал лёд, трескающийся под ногами.
- Старик прав. Мои слова - яд. Но иногда яд - единственное лекарство от иллюзий, -он сделал ещё шаг вперёд, - Ты ведь чувствуешь это, перевозчик? Как туман становится частью тебя? Как он шепчет тебе по ночам?
Мои ладони внезапно стали влажными. Он говорил правду. Я вспомнил последний сон, когда пелена будто говорила со мной, словно кто-то нашептывал мне что-то на ухо.
- Он не сказал тебе главного, - продолжил Ахиллес. Его пальцы сплелись в странном жесте, напоминающем узор паутины, - Десять изначальных частей - это не просто замок. Это пища. Они кормятся нами, перевозчик. Каждая душа, которую ты перевёз, каждый неприкаянный - всё это идёт на поддержание их власти. Наверняка онговорили тебе, что нужно перевезти всех и тогда боги наберутся достаточно сил для того, чтобы уйти на другой план бытия. Это всего лишь полуправда.
Туман вокруг нас вдруг сгустился, образовав картины: три фигуры, восседающие на тронах из костей и забытых воспоминаний. И потоки света, стекающиеся к ним со всех сторон.
- Они обманули даже смерть, - прошептал Ахиллес. Его голос теперь звучал прямо у меня в голове, - Они заставили всех поверить, что это необходимо. Что без их контроля мир рухнет. Но посмотри вокруг!
Туман расступился, и я увидел наш мир - настоящий, живой. Улицы, по которым ходили люди, даже не подозревающие, что их души уже давно учтены, промаркированы, предназначены в пищу древним богам.
- Мы можем остановить это, - Ахиллес протянул руку. Его пальцы были холодными, когда коснулись моего лба, - Ты и я. Последний перевозчик и последний страж. Вместе мы разорвём этот порочный круг.
В глазах потемнело. На мгновение я увидел другое будущее - мир в котором люди всегда получают ещё один шанс, в котором души не становятся кормом для высших сущностей.
- Ты же знаешь, что человечество становится хуже с каждым поколением. Герои вырождаются. Думаешь я всегда был таким? – Ахиллес обвёл себя рукой, - Нет. Я был смертным. Более того — был героем.
Он сделал шаг вперед, и туман вокруг нас сгустился, приняв очертания древнего берега — черной реки, воды которой были гуще крови, тяжелее ртути. Стикс.
- Моей матери вскружили голову боги. Первые двое. Они давно начали свою игру. Третий обустраивался в междумирье, организуя перевозки душ, давая пищу нахлебникам. Первый и Второй помутили материнский разум обещаниями моего величия и перенесли её сюда с только что рождённым ребёнком. Мать окунула меня в эти воды, держа за пятку. Она хотела сделать меня неуязвимым. И она преуспела… отчасти.
В тумане заколебались образы: женщина с лицом, скрытым вуалью, младенец, погружаемый в черную пучину. Вода стекала с его тела, оставляя кожу бледной, как мрамор. Но пятка, за которую его держали, оставалась розовой, живой.
- Я рос, не зная страха. Мечи ломались о мою кожу, стрелы отскакивали, как от стали. Я был непобедим… пока не встретил его.
Туман показал нового персонажа — человека в звериной маске, с луком в руках.
- Парис. Жалкий трус, который даже не осмелился сразиться со мной лицом к лицу. Его стрела нашла единственное уязвимое место. И я умер.
Картина сменилась: Ахиллес лежал на земле, черная кровь сочилась из пятки. Но вместо того чтобы раствориться в небытии, он… проснулся.
- Стикс не просто дал мне неуязвимость. Он сделал меня частью себя. Когда я умер, река не отпустила меня. Она втянула обратно.
Теперь туман изображал другое — черные воды, сжимающиеся вокруг тела, проникающие в рот, в нос, в глаза. Ахиллес корчился в муках, его кожа темнела, становилась гладкой, как полированный обсидиан.
- Я провел в Стиксе века. Он перемалывал меня, перестраивал, наполнял своей сутью. Из реки выбрался не герой, а неизвестное существо.
Он развел руки, и ак его тень растянулась, превратившись в десятки щупалец, сливающихся с туманом.
- Мне нет хода на мост. Последняя часть, связывавшая меня с живыми исчезла. Моя жизнь поддерживается за счёт душ, выпитых в мире живых. Именно так копят силы и высшие. Я больше не человек. Я — эхо Стикса. Его страж., его оружие.
- Что ты предлагаешь?
- Уничтожить богов, отправить их в небытие и самим править этим миром. Поверь, для нас откроется множество возможностей. Мы будем казнить и миловать, уничтожать и давать право на жизнь!
Глаза Ахиллеса горели бледным синими пламенем. Он жил этой идеей, желал этого больше всего на свете.
- Искупайся в реке, прими её силу и мы изменим всё! Ты чувствуешь, как туман уже меняет тебя? Он не вредит тебе, потому что признает своим. Прими это. Стань частью вечности.
Я посмотрел на свои руки — и на секунду мне показалось, что сквозь кожу проступает тот же синеватый оттенок, что и у него.
Но затем раздался хриплый крик Иваныча:
- Не слушай его! Стикс не дарует силу — он поглощает! Ты станешь не богом — рабом!
Ахиллес рассмеялся — звук, похожий на треск ломающихся костей.
- Разве быть рабом богов лучше?
- Не тебе об этом говорить, - в стороне раздался ещё один голос. Из тумана вышло новое действующее лицо.
- Харон? – сказал я с удивлением.
Он вышел из пелены, и его появление было подобно удару грома. Тёмный плащ колыхался, словно сотканный из самой ночи, а глаза светились холодным мерцанием далёких звёзд. В руке он держал весло, покрытое древними рунами, которые пульсировали слабым синим светом.
Ахиллес резко обернулся, его лицо исказила гримаса ярости.
-Ты... - голос главного «нелегала» стал резким, как скрежет металла, - Ты не должен был вмешиваться!
Харон лишь усмехнулся, его губы растянулись в улыбке, лишённой всякой теплоты.