Я крепче сжал руль, чувствуя, как холодные щупальца тумана лижут стекла. В зеркале заднего вида мелькнуло что-то — силуэт, повторяющий мои движения.
- Он следует за нами, - пробормотал я, заметив в зеркале заднего виды непонятный силуэт.
Иваныч, сидевший на пассажирском сиденье, мрачно кивнул:
- Не просто следует. Он учится. Смотри.
Он указал в боковое окно. В тумане возникали и растворялись очертания — то рука, то лицо, то силуэт, похожий на "Волгу". Туман копировал нас, как ребенок копирует взрослых.
- Он стал другим, - сказал я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Раньше он был просто... там. Теперь он живой. Либо им кто-то управляет.
Иваныч закурил, выпуская дым колечками:
- Живой? Нет. Он стал голодным. И ты... — он бросил на меня тяжелый взгляд, — ты его любимое блюдо.
- Что-то я не заметил, чтобы туман попробовал меня на вкус.
- Всё впереди.
Я резко свернул, избегая очередного призрачного силуэта. Туман ответил волной — густой, серой, с багровыми прожилками. Он обволок машину, и на мгновение мы оказались в полной темноте.
- Черт! - я ударил по тормозам.
Машина резко остановилась. Туман медленно рассеялся, открывая перед нами... ничего. Пустоту. Дорога оборвалась, уходя в серую мглу.
- Где мы? - спросил я.
Иваныч молча вышел из машины. Я последовал за ним. Под ногами не было асфальта — только серая, пыльная пустошь. Туман висел низко, почти касаясь головы.
- Это край, - наконец сказал Иваныч, - Край междумирья. Дальше — только она.
- Людмила?
Он кивнул:
- Ее владения. Но войти туда... - вольный сделал паузу, - не каждый сможет.
Я посмотрел в туман. В его глубине что-то шевельнулось — высокий, худой силуэт. Жнец. Он стоял неподвижно, наблюдая.
- Нас ждут, - прошептал я.
Иваныч бросил окурок под ноги:
- Тогда пошли. Не стоит заставлять смерть ждать. Только помни — что бы ты ни увидел, не поддавайся. Людмила любит играть с головами.
Мы шагнули вперед, и туман исчез. Я оказался в совершенно другом месте. Туман исчез, оставив после себя абсолютную тишину. Мы стояли посреди бесконечного поля, где вместо травы росли бледные, полупрозрачные цветы. Их лепестки шевелились, хотя ветра не было. Над головой — ни солнца, ни луны, только равномерное серое свечение, не отбрасывающее теней.
- Где... — начал я, но голос застрял в горле. Звук не хотел рождаться в этом месте.
Иваныч схватил меня за руку. Его губы двигались, но я не слышал слов. Только когда он прижал ладонь к моему лбу, в голове раздался его голос:
"Не говори. Здесь слова имеют вес."
Я кивнул. Воздух был густым, как сироп. Каждый шаг давался с трудом — будто земля не хотела отпускать мои ноги.
Впереди показался дом. Небольшой, деревянный, с резными ставнями. Совершенно обычный, если бы не одно "но" — он стоял вверх ногами, крышей в землю, а фундаментом к небу. Из перевернутых окон струился свет.
"Вот и она", — прозвучало в моей голове.
Мы подошли ближе. Цветы под ногами начали вянуть, чернеть, превращаться в пепел. Дверь дома скрипнула и приоткрылась.
Из темноты протянулась рука — женская, бледная, с длинными тонкими пальцами. Она сделала приглашающий жест.
Иваныч отступил на шаг:
"Ты один. Мне туда нельзя."
Я хотел возразить, но в этот момент что-то ударило меня по спине. Не больно — скорее как толчок вперед. Я сделал шаг... и оказался внутри.
Дверь захлопнулась за моей спиной.
Комната была пуста, если не считать стола посередине и стула за ним. На столе — шахматная доска с фигурами. Все черные.
- Садись, — раздался голос справа.
Я резко обернулся. В углу, в кресле-качалке сидела женщина. Не Людмила — нет. То, что я увидел, было лишь ее подобием. Или Людмила была подобием этого существа? Она была одета в платье цвета запекшейся крови, с лицом, постоянно меняющимся — то молодым, то старым, то вовсе лишенным черт.
- Ты... — начал я и тут же закашлялся. В горле стоял вкус меди.
- Я Смерть, — ответило существо. Его голос звучал как шелест осенних листьев. — Не Людмила. Она всего лишь один из моих жнецов. У неё нет ответов, а у меня есть. Поэтому говори со мной.
Она указало на шахматную доску.
- Играешь?
Я покачал головой.
- Жаль. В шахматах все просто. Есть правила. А вот в жизни... - существо наклонилось вперед, и я увидел, что у него нет глаз. Только две черные дыры. - Ты сломал правила, мальчик. И теперь туман голоден. Вернее тот, кто за ним стоит.
- Я ничего...
- Ты УШЕЛ! - Смерть вскочила, и комната задрожала, - Ушел за мост! Туда, где тебе не место! И теперь равновесие нарушено!
Она резко махнула рукой, и стены комнаты исчезли. Мы оказались в пустоте, где плавали обрывки миров — куски улиц, комнат, лиц. Среди них я увидел Аню — она стояла спиной, окруженная серым туманом.
- Она тоже часть игры, - прошептала Смерть у меня за спиной. Её дыхание обжигало шею, - Хочешь вернуть ее? Верни сначала то, что взял.
- Я ничего не брал!
Существо засмеялось.
- Ошибаешься. Ты взял ВРЕМЯ. Два года, мальчик. Куда ты их дел?
Я хотел ответить, но в этот момент что-то сжало мое горло. Невидимые пальцы впились в кожу. Комната начала распадаться, превращаясь в вихрь образов.
Последнее, что я услышал перед тем, как сознание начало угасать:
- Найди Харона. Верни время. Иначе туман съест всех... начиная с нее.
Я упал в черноту. Вдалеке кто-то звал мое имя. Голос был очень знакомым...
Эпилог.
Тьма.
Не та, что бывает ночью. Не та, что прячется в подземельях. Абсолютная, беспросветная тьма, где даже время теряло смысл. В её сердце плавал пузырь.Маленький, размером с кулак, он пульсировал тусклым светом, освещая фигуру в центре. Харон. Вернее, то, что от него осталось — сгорбленный старик в рваном плаще, прикованный невидимыми цепями к несуществующему трону. Его весло, некогда могущественный артефакт, лежало сломанное у ног.
- Нравится вид? - раздался голос из тьмы.
Пространство перед Хароном исказилось, и появился Третий. Но не тот, что был раньше. Его тело теперь состояло из того же тумана, что заполнял междумирье — серого, с багровыми прожилками. Только глаза остались прежними — холодными, бездонными, как сама вечность.
- Я мог бы сделать тебе новый мир, - продолжал Третий, обходя пленника. - Но зачем? Этот... идеален.
Он махнул рукой, и тьма расступилась, открывая панораму трёх миров — живых, мёртвых и междумирья. Все они были опутаны серыми щупальцами тумана.
- Видишь? Они уже почти готовы. Осталось лишь... - он повернулся к Харону, - переварить изначальные частицы. Вы, мешающие моему воцарению. Ты, Ахиллес, Первый, Второй…
Харон поднял голову. Его губы дрогнули:
- Ты... не сможешь...
Третий рассмеялся. Звук напоминал треск ломающихся костей.
- Ошибаешься. Я уже начал, Ахиллес на последнем издыхании, ты в цепях, мои братцы спрятались у себя в небесах, - Он снова махнул рукой, и в воздухе возник образ — я, бредущий по руинам междумирья, - Он последний. И самый вкусный. Объявился, наконец.
Внезапно Харон дернулся, цепи зазвенели.
- Ах да, - усмехнулся Третий. - Ты ведь надеялся, что он тебя спасёт? Жалкий. Даже если у него и получится дойти сюда... - он наклонился к Харону, - что он сможет сделать? Я подчинил туман. Вся его мощь теперь в моих руках.
Тьма снова сомкнулась, оставив Харона одного. Но в последний момент, прежде чем исчезнуть, Третий обернулся:
- Кстати, передавай привет Людмиле. Когда увидишь её.
На этом слова оборвались. Но в абсолютной тишине тьмы Харон вдруг... улыбнулся.
Потому что знал то, чего не знал Третий. Изначальные частицы нельзя уничтожить. Можно только разбудить. А этого парня Хаос заставил проснуться…