Все тот же Соловьев вскоре назначил меня в комиссию по проверке НИИ им. Н. Ф. Гамалеи, директор которого Бароян допускал ряд промахов в работе и часто досаждал Академии. Как это принято, вместе с Президентом Соловьев проинструктировал меня, на что надо обратить основное внимание (я был заместителем председателя комиссии, а возглавлял её хирург В. И. Стручков — главный ученый секретарь АМН), Однако у Организации п/я А-1063 также был интерес к этому институту, так как Огарков для налаживания связей в академических кругах под видом никому не нужных хоздоговорных работ, подбрасывал Барояну деньги, давая ему возможность "латать дыры" в бюджете. Поэтому В. Д. Беляев хотел выяснить, была ли для нас польза от Огарковских "вложений". В процессе работы комиссии выявилось множество огрех в работе института, включая такие, как слишком вольное обращения с патогенными культурами и факт расходования денег не по назначению. Не будучи специалистом в делах института, компоновку акта проверки В. И. Стручков поручил мне. Просмотрев акт, Тимаков и Соловьев сочли необходимым усилить его пожеланиями об "укреплении" руководства институтом, что в переводе с бюрократического на русский язык означало замену директора. Пикантность же ситуации для меня заключалась в том, что несмотря на высокое положение в АМН, Тимаков, и Соловьев, в какой-то мере зависели от Барояна, поскольку одновременно числились сотрудниками НИИ им. Н. Ф. Гамалеи и хотели его лишь "припугнуть". По-видимому, уже в ходе проверки института, они сумели уладить с Барояном все разногласия, не посчитав нужным предупредить меня об этом. На заседании Президиума зачитывать акт пришлось мне (Стручкова то ли не было в Москве, то ли он болел). И тут разразился скандал. Президиум не только не утвердил пункт акта "об укреплении руководства института", но принял решение премировать директора! Все шишки со стороны Барояна посыпались на меня, а Тимаков и Соловьев промолчали. После этого о восстановлении отношений с Барояном, который снова оказался "на коне" и еще больше укрепил свои позиции в отделении, не приходилось даже мечтать. Я стал его врагом номер один. Естественно, что у меня испортились отношения и с Соловьевым. Результаты не замедлили сказаться. Вход в НИИ им. Н. Ф. Гамалеи для меня был фактически закрыт и с тех пор примерно в течение почти 6 лет место по специальности "микробиология" не выделялось! А дальше начались новые "игры".
В 1980 году появилось наконец место по микробиологии, но моим конкурентом оказалась И. Н. Блохина, депутат Верховного совета СССР, член комиссии этого совета по здравоохранению, да к тому же сестра нового Президента АМН. Н. Н. Блохина. Не оставив еще веры в справедливость, я взвесил свои шансы и вступил с Блохиной в борьбу за избрание, хотя кое-кто из академиков перед самыми выборами советовали мне сделать красивый жест и снять свою кандидатуру; "мол, потом зачтется" (но Соловьев-то обещал мне победу!). И снова я просчитался, получив лишь 8 голосов, а избрали Блохину. С тех пор у меня появился еще один недруг, причем пока она оставалась депутатом Верховного совета и до выборов нового Президента АМН (им стал В. И. Покровский), она была очень влиятельной персоной. Дело осложнялось, еще конкуренцией со стороны Огаркова и Воробьева (остальных я не боялся), которые кооперировались с Блохиной, (у Огаркова с ней и её братом вообще были тесные отношения), а также позицией Жданова, затаившего обиду на всех, кто оставался в Межведомственном совете. Все это происходило на глазах у других членов нашего отделения, многие из которых хорошо относились ко мне. В итоге, меня "заваливали" еще дважды, но вместе с Огарковым и Воробьевым, а места пропадали (голоса разделялись). И только после смерти Огаркова и развала СССР, в 1991 году нас "развели" с Воробьевым, избрав меня по специальности "микробиология", а его по другой. В этом огромная роль принадлежала новому академику-секретарю Н. Ф. Измерову, которого я не могу не поблагодарить. Примечательно, что когда отпали все препятствия на моем пути, на выборах в академики я получил 22 голоса "за" (из 26) при одном воздержавшемся, а Воробьев набрал меньше! Может быть все описанное стороннему человеку совсем не интересно, но оно очень характерно для академий, где подчас несколько человек, стоящих у кормила власти, творят что хотят. В связи с этим стоит напомнить также об избрании в 1991 году с "первого захода", по специальности совершенно не свойственной АМН (теперь РАМН), жены Председателя последнего Верховного Совета СССР Лукьянов — автора печально известного "Заявления" в период событий в августе 1991 года. Однако избранию в академии помогали не только мужья, но и жены. Запомнился один эпизод. У одного из претендентов в члены академии жена была довольно известной художницей и на даче у них бывало очень много влиятельных в научных кругах людей. Эта дама написала портреты некоторых из них, а незадолго до выборов устроила в очень престижном выставочном зале вернисаж, прошедший с большим успехом. Я ни в коей мере не хочу принижать научные заслуги супруга художницы, но её вклад в избрание мужа академиком не мог остаться незамеченным. Эту тему можно продолжать до бесконечности.