– Золотце, если ты еще хоть раз попытаешься выставить Ирку в таком свете, как сегодня, я даже случая ждать не буду, ославлю на всю школу. Поверь, повод найду, а не найду, так подведу к поводу, и свидетели отыщутся. Не нужно становиться моим врагом, хлопотно это.
Отвернувшись, спокойным шагом пошел в сторону лестницы. Последним уроком была НВП, которую преподавал старший лейтенант Дынин Иван Степанович. «Старый перец», вечно ходивший в общевойсковой форме с планками наград на груди, красивший волосы в радикально черный цвет, но по причине морщин моложе от этого не выглядевший. В юном возрасте на такого человека обращаешь мало внимания, воспринимаешь как должное. Есть, ну и есть человек! Лишь через много лет Михаил узнает, что Дынин на войне был геройским парнем, войсковым разведчиком, кавалером двух орденов Славы, а войну он в Праге закончил. Только узнал он это, когда самого военрука уже в живых не было.
На его уроках ученики не только учились военному делу, но и знакомились с тупым армейским юмором. Любимая его поговорка, когда он класс строил в одну шеренгу, была: «Вы должны видеть грудь четвертого человека! Да-а, у нее же груди нет!» Хотя дядька он был вообще-то не злой.
Возле класса НВП был стендик «Никто не забыт, ничто не забыто», камешки насыпаны и стояла наполовину отпиленная гильза от пушки. Шутники его так «любили», что частенько он вынужден был уносить эту гильзу домой в своем портфеле.
Когда Дынин вызывал к доске девчонок, на столе у него лежал учебник, и те безбожно считывали по нему ответ, а он еще и страницы переворачивал. А вот к парням отношение было другим. Считал, что мужчина обязан знать предмет, как «Отче наш…», ему ведь после школы в армии служить точно предстоит. Никаких скидок. Ты должен! Ты можешь!
Когда Каретников подошел к классу в самом торце третьего этажа, напоролся на общую нервозность «боевых» товарищей. Ухватив под руку Игорька Самарина, поинтересовался:
– Что за кипиш?
– Степаныча неожиданно гороно проверить решило, комиссия из трех человек приперлась. Открытый урок будет. Наши кумушки уже все обсосали. Говорят, настучал кто-то, как он уроки проводит. Если что не так, турнут военрука.
– Час от часу не легче.
– Во-во! И я о том же.
Взгляд снова упал на волновавшуюся толпу одноклассников. Им ведь тоже несладко! Если плохо все пройдет, мало того что сам класс ославят. Мол, олигофрены, не могут двух слов связать! Так еще и родители… А год этот по учебе выпускной.
Э-хе-хе! Ну, что за жизнь пошла? Ведь не нужно светиться! Совсем не нужно. Серой мышкой доковылять до цели, а там уж… Но что делать? Нужно выручать Степаныча. Кто знает, какие указания получила комиссия на его счет? Времена разные, а люди все те же! Придется…
– Кла-асс, стройся! – напрягая голос и добавляя в него нотку металла, подал команду Каретников.
Подчинились. Да и куда бы они делись?.. Строй стоял. Минута прошла. Говорил не громко, но четко, прекрасно зная, кто на что способен. Успел до открытого урока распределить пофамильно, кто будет отвечать на его вопросы, а остальным всем велел, как только он вызовет желающих, тянуть руки вверх.
– Всем всё ясно?
Две минуты осталось. Наглость – второе счастье! Открыл дверь в кабинет, просунул голову внутрь.
– Извините! Иван Степанович, можно вас на минуточку!
Старый учитель вышел, сразу заметив, что класс стоит по стойке «смирно».
– Что хотел? Только быстро!
Встал грудь в грудь с преподом, напористо и убежденно зашептал:
– Иван Степаныч, народ все знает. Мы на вашей стороне и мы вас хотим «вытащить» из этой передряги. Ваша задача объявить комиссии, что я назначен провести урок, мол, вы так со всеми практикуете. Поверьте, все будет сделано в лучшем виде.
– А сможешь?
– Не сомневайтесь.
Взгляд военрука смурной, затравленный. Небось на фронте не так боязно было? Там враг, которого можно убить. А здесь комиссия, это вот она как раз под цугундер подвести может. Растопчет и мимо пройдет, «не заметив потери бойца»! Степаныч кивнул.
– Добро!
– Работаем!
Комиссия вместе с Дыниным высыпала из класса в коридор, маленькой гурьбой остановилась перед застывшим строем учеников десятого «В» класса. Наверное, кроме Каретникова и самого Дынина, никто из собравшихся в полной мере не понимал, какая ответственность легла на плечи этих двоих. Пойдет что-то не так, и «пишите письма», простым порицанием не отделаешься. Видно, что народ мандражирует, но все равно воспринимает происходящее как небывалое раньше развлечение.