Что касается меня, то я спокойно сидел и перелистывал все документы. У меня было слишком много аргументов, почему мой проект лучше, но это, итак, знали решительно все сидящие за столом. Молчание длилось довольно долго, пока Генри его не нарушил. «Давайте уже покончим с этим. Холл, тебе здесь ничего не светит. Это здание моё. Всё официально. Ничего личного, брат». Сказав это, он улыбнулся и скрестил руки на груди.
И тут я взорвался. Внешне я этого, конечно, не показал, я только усмехнулся, но, черт возьми, как я был зол на него. Этот человек называет меня братом? После всего, что он мне сделал? И я достал из портфеля кассету…»
***
Спрятав рюкзак в шкаф, Оливия решила прилечь. Больная нога стала болеть так сильно, что на висках проступили капли пота. Настолько сильно она устала, что уже не могла что-либо делать. Эти несколько дней ужасно вымотали её. Единственное, чего ей хотелось сейчас, — это зажмуриться и, открыв глаза, понять, что всё это был просто кошмарный сон. Ей очень хотелось увидеть Лауренца. В нём она увидела родственную душу. Они были так похожи, что, несмотря на слишком короткое знакомство, она знала, что он её понимает. Она не видела такого в глазах других людей уже очень давно, и это ей очень льстило.
Глядя в потолок, девушка размышляла о том, куда ей лучше направиться. Гастингс, Фолкстон? Или лучше поехать в другую сторону, где расположены Портсмут и Брайтон? «Но что же будет с Заком? Может быть лучше остаться?»
Остаток ночи Оливия провела в раздумьях: лежала на кровати, сидела у окна, ходила из угла в угол. Она делала всё, что ей позволяла больная нога, главное было - не уснуть.
***
«…На кассете было подтверждение того, что Генри действительно предлагал Ф. взятку, снятое на скрытую камеру в кабинете архитектора. Получить эту запись было не сложно: её мне любезно предоставил мой старый добрый друг, работающий начальником охраны. Возможно, с моей стороны это было некрасиво, но отдавать проект тому, кто его не заслуживал… было несколько обидно.
«Что это?» - спросил Генри, нахмурившись. Здесь я сконфузился. Я отчетливо понял, что не хочу быть похожим на своего брата. Я не хотел воевать его методами. Я всегда хотел поступать по совести, всегда искал справедливость. И я убрал кассету обратно в портфель. «Да так, - ответил я, - Ерунда. Хотел удостовериться, что не забыл на работе кассету, которую обещал привезти мальчикам». Сердце упало в пятки, когда Генри недоверчиво посмотрел на меня, но я взял себя в руки и решил, что пора пустить в ход разумные аргументы, которые мы несколько раз обсуждали с мистером О’Коннором, моим юристом. Я полагал, что они не помогут, но тут юрист Генри, мистер Бреннан, начал перешептываться с моим, и они отошли в сторону. Было ясно, что тот не обладал видением всей картины целиком, Генри, как всегда, что-то утаил ото всех. Но в ту минуту я выглядел абсолютным победителем. Юристы вернулись за стол и начали беседу с архитектором.
Не думаю, что есть смысл пересказывать всё дословно, но в качестве итога стоит отметить, что договор с Генри был расторгнут, Ф. согласился подписать повторный договор касаемо моего проекта и мы разъехались, не сказав друг другу ни слова…»
Захлопнув дневник, Лари поднялся с кресла и вновь подошел к окну. Близился рассвет. Впереди новый день, но он чувствовал себя совершенно опустошенным. Было сложно поверить в то, что дядя способен на такое. Но кое-чего Лауренц понять не мог. Почему отец писал этот дневник? Он предчувствовал, что случится что-то непоправимое? Он писал его для себя или для них с Джефферсоном? Как вышло так, что проект отца перестал существовать сразу после его смерти, когда по завещанию владельцем компании стал Генри?
История была слишком запутана, но в дневнике оставались всего одна исписанная страница и письмо. Было совершенно непонятно, где искать остальные отгадки. А время тикало, словно на бомбе: его оставалось всё меньше и меньше, и каждая секунда стала на вес золота.
Глава 18
Бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки в дождливый сезон в Индонезии.
Эдвард Лоренц