Переждать грозу
Это полный абзац. За очередным тестом следует порция невнятных ругательств учителя. Результаты мои лучше не стали, зато количество дополнительных занятий увеличилось втрое. Он выглядит разочарованно. Нервно перебирает листы, сверяясь с ответами. Темные брови то взлетают вверх в немом удивлении, то снова сводятся к переносице. Раздражительность ему к лицу, так он кажется старше, мудрее, а как следствие - сексуальнее. - Ты хоть думала, когда отвечала? - Слишком много тестов, - бурчу я, глядя на кипу бумаг. - У тебя экзамен через месяц, а ты ни в зуб ногой. Пожимаю плечами, разминая затекшую спину. - Если эти занятия не приносят толка, то я считаю нужным прекратить их. Твоя мать зря деньги только выбрасывает. - Их у нее много, можешь не переживать, - бросаю я, даже не обратив внимания на угрозу. Вот опять. Карие глаза обжигают меня своим недовольством. Он нервно сглатывает, от чего адамово яблоко приходит в движение. Если он начнет кричать, то на шее выступят жилки вен, а голос его станет пробирающим до мелкой дрожи. Сказать сложно, то ли это было от страха, то ли от предвкушения. Между нами несколько сантиметров. Он сидит ко мне вполоборота, наблюдая за каждым соприкосновением ручки и листа бумаги. Снова его фланелевые холостяцкие рубашки, что пропахли - как и все в его жилище - запахом шоколадного дезодоранта. - «Вы», - грубо поправляет практикант. - Вы, - согласно повторяю я, - прекрасно знаете, кому нужна эта золотая медаль. Зачем тогда надрываться? - Потому что мама вкладывает в тебя так много, потому что... - ... ее муж изменяет ей, и все, что остается делать бедняжке - пытаться создавать видимость идеальной семьи, - заканчиваю я, отбрасывая очередной тест в сторону. Он замирает, глядя мне прямо в глаза. С вызовом, с ненавистью, с раздражением. Прекрасно знает, что мне все известно. Прекрасно знает, что все его эмоции и чувства написаны на искаженном в гримасе озлобленности лице. Все потому, что я умна не по годам, и ко мне по-настоящему сложно относится как к ребенку. Что ж, игра началась. И я даже знаю, что произойдет в следующее мгновение. - Сделаю нам чай, - вставая, сообщает учитель. Он не проиграл. Даже не сдал позиции. В «дураках» опять остаюсь я. - Сахара две ложки, - напоминаю я, разочарованно возвращаясь к тестам. Пока он звенит посудой на кухне, довольствуюсь запахом шоколада, который он носил за собой по пятам. Все, что осталось в его квартире от шаблонной жизни холостяка, так это то, что кофе он варил не в турке, как обычные люди, а в пятилитровой кастрюле - единственном предмете кухонной утвари. Что сразу бросалось в глаза с порога - груды книг, которые занимали большую часть свободного места съемной однушки на окраине столицы. Классики, научная литература и фантастика, которой здесь было в большинстве своем - все это, по его словам, читалось одновременно. Так и живут двадцатипятилетние преподаватели? Разобранный диван. Два стула да обшарпанный стол, за которым мы занимались. Крохотный балкон с приоткрытой дверью, что впускала в комнату свежий апрельский бриз. Шум тополей за окном разбавляется раскатами грома приближающейся грозы. С каждой новой вспышкой молнии, что отражается в окнах соседнего дома, сердце замирает в диком предвкушении. Грохот приходит, но не совсем с улицы. Две чашки и тарелка с бутербродами. Молочная колбаса нарезана так, словно в этом доме не было даже заточенного ножа. Приподнимаю один из раскромсанных кусков, демонстрируя неумелому повару. - Пережитки холостяцкой жизни, - слабо улыбается тот, а затем вновь надевает маску непроницаемости. - Как там тесты? Перегибается через меня, опираясь о стол. Чувствую, как шоколадный аромат вышибает из меня живительный кислород. Приходится нервно выдохнуть и вновь вздохнуть, чтобы успокоить пылающую жажду. Тепло его тела не согревает, потому что я и не нуждалась в тепле. Оно поднимает температуру моего тела на несколько значений. Облизываю сухие губы, когда он забирает из моих рук ручку, исправляя очередную ошибку. - Когда ты уже думать начнешь, - шутливо стуча меня по голове, спрашивает он. Вместо ответа ласково и трепетно провожу кончиками окоченелых пальцев по его руке. Чувствую, как он напрягается. С хрустом сжимает ни в чем неповинную ручку, от чего та, не выдержав напора, трескается с характерным звуком. Но я продолжаю выводить на его запястье причудливые узоры, то поднимаясь к локтю, то опускаясь к кончикам пальцев. Касания выходят едва уловимыми, едва весомыми, но он все понимает. Потому что тоже знает. - Остановись, - голос с нескрываемой надрывной хрипотцой. - Остановись немедленно. - Потому, что тебе за это не платят? - криво ухмыляюсь я. На этот раз мои слова задевают его. Он выхватывает мою ладонь и силой дергает на себя. Оказываемся лицом к лицу. Горячее дыхание опаляет мою кожу, но я не подаю виду. По крайней мере, мне так кажется. Раньше он не был против. Раньше, когда сам поцеловал меня. Раньше, когда я не сопротивлялась ему. Но дальше поцелуев дело так и не зашло, оставив во мне горький привкус разочарования. - Ты прекратишь это раз и навсегда, - отрезает он не своим голосом. - Ты - ученица, я - учитель. Не пытаюсь возразить столь очевидному факту. Подаюсь вперед, неумело касаясь его темной щетины. Не потому, что хочу соблазнить, а потому что так давно хотела ощутить колючее прикосновение на собственных подушечках пальцев. - Все еще не вижу в этом проблемы, - обреченно говорю я. Но ответа мне не дождаться. Требовательные губы накрывают мои. По привычке откликаюсь, когда его язык прорывается в мой рот, изучая, лаская, словно издеваясь. Его пальцы скручивают мой конский хвост, и таким же резким движением он тянет его вниз. Горло перехватывает от нехватки воздуха, когда он резко разрывает наш поцелуй. Пальцы продолжают тянуть мои волосы вниз, отчего я невольно подставляю ему свою шею. Он не церемонится, оставляя на разгоряченной коже укус за укусом, то зализывая, то опаляя своим дыханием раздраженный участок плоти. Головокружение достигает своего апогея, когда его свободная ладонь, минуя пуговицы, забирается под складки моей рубашки. Удивленный вздох срывается с моих губ как раз в тот момент, когда его ладонь до боли сжимает мою грудь. До меня доносится хрип апрельской грозы за окном, или мне только показалось? Он не отпускает моих волос, продолжая изучать мою грудь. В какой-то момент он, наконец, разжимает пальцы, но только для того, чтобы все книги и тесты, даже горячо любимый преподавателем кактус, оказались на полу. С грохотом, с неистовой злостью, он усаживает меня на стол. И, когда моя рубашка с треском поддается его разгоряченным ладоням, звон пуговиц, скачущих по полу, на мгновение, отрезвляют его. Отстраняется учитель так же быстро, как и поддался этому «беспричинному порыву». Вижу его растерянный кареглазый взгляд, замершей на моей полуоткрытой груди. Страх, настоящий страх загорается в некогда разозленных и любимых глазах. Я обхватываю его торс руками и притягиваю к себе, хватаясь за пряжку брюк. Назад дороги нет. Несколько мгновений проходят в тишине, что разбавляются лишь нашим надрывным дыханием и раскатами грома где-то поблизости. Тогда я вновь беру его колючее лицо в свои ладони и, как когда-то в холодном октябре под дождем, целую в полураскрытые сухие губы. Нежно и уверенно. Он откликается мгновением позже, когда разгоряченная ладонь возвращается к моей груди. Разрывая наш поцелуй, он спускается дорожкой влажных, извиняющихся поцелуев к груди. Отворачивает чашки бюстгальтера, высвобождая соски. Он то прикусывает нежную кожу, то посасывает ее, а мое тело реагирует на каждое его движение. Слышу собственные стоны, которые в полупустой комнате звучат неестественно громко. Он отрывается от меня, а затем обжигает набухшие соски дуновением своего разгоряченного дыхания. Под моими пальцами собираются складки его фланелевой рубашки, когда он отпускает мою грудь. Недовольный вздох мимолетно срывается с губ. Опираюсь локтями о стол, в надежде, что он не отступится на этот раз. И он не отступается. Пальцы практиканта расстегивают мои брюки. Нарочито медленно, дразняще. Когда я недоумевающе приоткрываю глаза, он ухмыляется, глядя на меня. Приподнимает мои бедра, стягивая сковывающую джинсовую ткань, и так же быстро раздвигает их, когда ткань уже покоится на полу вместе с тестами и кактусом. Его палец касается разгоряченной плоти. Ничего подобно мне не доводилось раньше чувствовать. Но он знает это и потому и не спешит стянуть с меня нижнее белье. Водит разгоряченными ладонями по внутренней стороне бедра, лишь иногда возвращаясь к клитору, как некогда я выводила неведомые узоры на его руках. Раздраженный стон срывается с моих губ, и я слышу, как он ухмыляется. - Ты слишком нетерпелива, - склоняется он надо мной. Тогда я срываюсь. Подаюсь вперед и дрожащими руками пытаюсь расстегнуть чертову рубашку. Он замер. Глядит на меня, прерывисто дыша. Это не в моих правилах сдаваться. Он знает это и не пытается воспрепятствовать мне, когда я касаюсь пряжки его брюк. Так же нервозно расстегиваю ее. Разгоряченная набухшая плоть бугром топорщится из-под боксеров. Стеснение запоздало нагоняет мою уверенность и потому, я прикрываю глаза, отдаваясь собственным ощущениям. Касаюсь члена через ткань, то спускаясь к самому его основанию, то поглаживая его влажную голов