Работала я в недавно созданной группе «графического учета», возглавляемого энтузиастом этого нового дела, милейшим и добрейшим Леонтием Алексеевичем Бызовым — небольшого роста и несколько полноватым человеком в очках, похожим чем-то на хлопотливого ежика и обладавшим доброй, хорошей улыбкой. Глава большой семьи: жена и, кажется, пятеро детей, что было тогда редкостью, — он относился ко мне ласково, как-то по-отечески, я бы сказала, даже с нежностью. Ему, хорошо знакомому с Яшей, наверное, известны были мои обстоятельства. Мне кажется почему-то, что и сам он когда-то состоял в меньшевистской или эсеровской партии либо «сочувствовал» тем или другим. Леонтий Алексеевич считал, что графика — это самая совершенная и научная форма учета, доступная пониманию даже не шибко грамотного рабочего. Исходя из этого, он и создал целую систему графиков на все случаи жизни и производства, написал по этому вопросу книгу, которую тут же мне презентовал. Наша группа должна была заниматься внедрением этих систем в учет на производстве, чему активно противодействовали хозяйственники, так как подобная система требовала новых подходов, штата чертежников и т. п. Тем не менее мы работали по хоздоговорам с предприятиями. Кроме меня и Л. А. Вызова, в группу входила толстая, веселая и приветливая дама лет сорока по фамилии Гольденблат, имени которой теперь не помню, — наш главный чертежник и секретарь группы. Время от времени у нас работали практиканты — студенты техникумов и вузов, изучавшие экономику и разные формы учета. Так что бывала здесь и молодежь. Моя коллега-чертежник тоже относилась ко мне очень хорошо, по-матерински, и помимо черчения обучала меня всевозможным житейским премудростям (а в них она была немало искушена). От нее я впервые узнала о многих жизненных ситуациях, о которых раньше слыхом не слыхивала, и мне было с ней легко и весело.
Немного научившись чертить (это и составляло главный познавательный интерес моей новой работы), я стала иногда по месяцу и более работать на крупных московских заводах, внедряя наши формы учета. Занималась хронометражем различных операций на станках и других агрегатах вплоть до сталеплавильных печей. Для этого мне надо было вникнуть в технологию производства, общаться с рабочими и мастерами. Таким образом, мне довелось поработать на автомобильном заводе им. Сталина (теперь Лихачева), на только что отстроенных Велозаводе и «Шарикоподшипнике», на старых, но обновленных тогда заводах «Динамо» и «Серп и Молот», на ремонтном автозаводе в Каретном ряду и на многих других. И хотя ездить туда было в то время очень далеко и неудобно и вставать приходилось очень рано, чтобы попасть к началу смены, эта работа казалась мне очень интересной. Я впервые столкнулась тогда с этими детищами бурной индустриализации, а главное, с рабочими, о которых и от папы, и из газет слышала много хорошего. Мне посчастливилось в ту пору увидеть еще настоящий, частично старой закваски рабочий класс, не испорченный и не размытый деревенщиной, люмпенами или, как потом, «лимитчиками». Эти люди с большими, крепкими руками, умными и острыми глазами не пили во время работы, не матерились, во всяком случае в моем присутствии, терпеливо отвечали на мои, с их точки зрения, наверное, наивные и глупые вопросы. Сначала, когда я появилась в цехах со своими длинными косами, в сером рабочем халатике, они посмеивались надо мной и моими заданиями, но потом привыкли ко мне, называли «дочкой», оказались приветливыми и внимательными. Я с интересом наблюдала, как они работают; научилась различать разные типы станков — токарные, слесарные, шлифовальные; видела, как на заводе им. Сталина работает конвейер, тогда бывший у нас новинкой, как в мартеновских печах плавится сталь. Росло мое уважение к этим смелым людям в спецовках, и я не на словах, а на деле ощущала мощь нашей молодой промышленности и ее творцов. Кое-где удавалось внедрить наши формы учета, нас благодарили и меня это тоже радовало.
Глава 13. Радости и тревоги
А дома все было по-прежнему, хотя шок 1931 года постепенно проходил. Сережу выслали в Калугу, откуда время от времени приходили письма. Он работал там в библиотеке, завел знакомых. В квартире после вмешательства Гуве наступило временное затишье. Моя личная жизнь вновь вернулась к своему медленному течению: встречи с Гаврюшкой и хождения с ним в театр, регулярные посещения Фаниного дома, где теперь жила Юля, студентка Горного института, и где встречалась молодежь: друзья Фаниного брата Исаака, в том числе Витя Розтивим, безумно влюбленный в Юлю, друзья Фани — Митя и Лена, которая уже закончила курсы и работала секретарем у какого-то большого начальника, ее сестры — Бася и Фира. Все вместе мы чувствовали себя хорошо, сидели за большим столом с самоваром, из которого мать Фани Мария Исаевна поила нас чаем с вареньем, танцевали под патефон, пели. Засиживались допоздна, и я возвращалась домой в час, иногда в два ночи, непроизвольно расплачиваясь с мамой за свои былые переживания, связанные с ее вечерними уходами.