– Да, полицейские со мной разговаривали, – выдавила она.
Элиот переплел пальцы.
– Они спрашивали тебя о твоих отношениях с Ноланом?
Паркер дернула плечом.
– Вообще-то, нет. – Тот детектив перечислил предполагаемые мотивы каждой из девочек, но на Паркер даже не взглянул. – Может быть, он меня пожалел, – прошептала она. Петерс помнил ее по делу отца.
Элиот положил ногу на ногу и наклонился вперед.
– А ты хотела, чтобы тебя спросили о Нолане?
– Нет, – выпалила Паркер. Потом взглянула на потолок. – Может быть.
– Потому что ты хочешь, чтобы они узнали о том, что он сделал? О том, что он тоже причастен?
Паркер покосилась на него. Глаза защипало от слез при мысли о том, что Нолан даже не взглянул на нее, когда она вышла из больницы и вернулась в школу.
– Мне бы хватило, если бы он просто попросил прощения, – призналась она. – Мы бы все равно не остались друзьями, но так я смогла бы все забыть.
Элиот задумчиво кивнул.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы простить Нолана?
Паркер скривилась.
– Я не смогу.
– Выслушай меня, Паркер. То, что случилось – уже случилось, этого не изменить. Твой отец в тюрьме, Нолан мертв. Но ты должна найти в себе силы идти дальше.
Паркер склонила голову набок.
– И как же мне это сделать?
Элиот встал и протянул ей руку.
– Как насчет небольшой экскурсии?
– Разве у вас нет следующего приема?
– Ты у меня сегодня последняя, Паркер Дюваль. Так что я от тебя не отстану.
Он провел ее по серому ковролину коридора, открыл тяжелую дверь на парковку. Велосипед Паркер был пристегнут цепью к стойке, но Элиот прошел мимо него к серебристой машине, на заднем бампере которой красовались наклейки спонсоров автогонок.
– Давай прокатимся, – сказал он, открывая для Паркер пассажирскую дверь.
– Л-ладно, – ответила она, но ее сердце тревожно забилось. До сих пор она видела Элиота только в безопасной обстановке его кабинета. Поехать с ним куда-то – это совершенно другое дело, к этому она не готова. Но Паркер доверяла Элиоту.
Он сел за руль, завел двигатель. Через секунду в динамиках заиграла какая-то энергичная песня в стиле хард-рок в исполнении группы, которую Паркер никогда не слышала. Элиот убавил звук и смущенно улыбнулся Паркер.
– Извини.
– Хорошая песня, – ответила она, на мгновение откинув волосы с лица. Поймав свое отражение в боковом зеркале, Паркер чуть не ахнула. С этого ракурса и в этом освещении она выглядела почти… нормальной. Шрамов почти не было видно.
Элиот вырулил на главную дорогу, подъемы чередовались со спусками, и проехал еще несколько миль. Они миновали главную площадь со всеми ее магазинами, несколько жилищных комплексов, среднюю школу, улицу, на которой жил Нолан и которую Паркер когда-то знала, как свои пять пальцев. Она посмотрела в окно, потом снова взглянула на Элиота.
– Хм… И все-таки, куда мы едем?
Сначала она думала, что они остановятся перед домом Нолана, и Элиот предложит ей попрощаться с бывшим одноклассником, стоя на его лужайке, или что-то типа того.
– Увидишь, – ответил Элиот и надавил на газ.
Паркер пожала плечами. Может, они так и будут ехать до самого моря. Прочь от всей ее прошлой жизни.
Но вот Элиот сбросил скорость, притормозил. Паркер помрачнела, увидев пологие зеленые холмы и кованые ворота слева. Над воротами виднелась надпись: «Кладбище Макаллистер».
Сердце у нее замерло.
Элиот въехал на парковку и выключил двигатель. Он вышел из машины, обошел ее кругом и открыл дверь Паркер.
Она уставилась на него.
– Что вы делаете? – ее голос прозвучал резко, почти грубо. Она отчаянно затрясла головой. – Нет. Ни за что!
Элиот посерьезнел.
– О чем ты?
– О том, что я туда не пойду!
Паркер выскочила из машины и отбежала на несколько шагов в сторону.
– Но почему? – Элиот склонил голову. – Что с тобой сейчас происходит?
Паркер сама не до конца понимала, что с ней происходит – она знала только то, что ее тревожная сигнализация включилась на полную мощность. Перед глазами мелькали вспышки света, она почувствовала мучительные спазмы подступающей мигрени. В ее памяти всплыло лицо Нолана с недобро прищуренными глазами. Потом она увидела над собой лицо отца. Его рука опускалась – снова и снова. Паркер услышала чьи-то крики и не сразу поняла, что это кричит она сама. Что это она лежит там, на полу – обмякшая, безжизненная.