— Как ты узнал, что это моя любимая певица?
— Я все знаю.
Отвечая, он улыбался и не смотрел мне в глаза. Он, определенно, нравился мне. Не манерничал, держался свободно, раскованно. Я сравнивала его с Басовым, и мне стало жалко Борю: неуклюж, погружен в себя. Но ведь не за это я на него ополчилась…
— Не ждала, но приятно, — прокомментировал мое настроение Леонид. — То ли еще будет, как поет нам другая замечательная певица.
— То ли еще будет… — повторила Инна.
Константин сидел с ней рядом, и его рука покоилась на ее плече.
Пепси-кола была холодная и пузырилась. Я достала хрустальные бокалы.
— Какая ты богатая! — похвалила меня Инна. — У меня таких нет.
— Поэтому мы и ходим в гости, — сказал Константин. — Чтобы посмотреть, чего нам не хватает для полного счастья.
— За молодых! — провозгласил Леонид. — За молодых, которые не совсем молодые, но нам с ними все равно хорошо.
— Костя, жениху к лицу степенность, — сказала я. — Молчи и не своди с невесты пылающих очей.
— Пылай, — разрешила Инна. — Но только для меня.
— Приглушим мелкособственнические инстинкты, — сказала я. — Умерим диктаторские наклонности! Проявим терпимость к иному мнению!
— Это не любовь! Это мирное сосуществование! — запротестовала невеста. — Я в это не играю!
— Инна у нас игрунья, — сказал Леонид.
— Большая игрунья! — подхватила я.
— Вера, мы с Инной только на минуточку к тебе, только проведать, — сказал Константин. — А Леня сегодня не торопится. Он отвезет нас к метро и вернется, если ты не возражаешь.
— Жалко, но не возражаю, — сказала я и бросила быстрый взгляд на Леонида. Я ведь не знала его совершенно. — У тебя своя машина? — спросила я.
— Своя и за свои. Одобряешь?
— И завидую. Моего заработка хватает на самый скромный достаток.
— Ищи новые точки приложения для своих творческих способностей, — посоветовал Леонид.
Инна и Костя попрощались, и в комнате вновь стало тихо-тихо. Сейчас он вернется, думала я. Сейчас-сейчас-сейчас! Инна — человек, и за добро все же платят добром. Или равнодушием, но не злостью. Но разве я сомневалась в этом? Я не сомневалась. Что сделать и как вести себя, чтобы ему было хорошо? Ничего я не знала, но чувство было такое, словно дверь в завтрашний день, крепко запертая прежде, уже не заперта — подходи, и распахивай, и вторгайся в неведомое, и радуйся его необъятности, его подвластности тебе, его яркому притягательному свету.
Он вошел без стука, как к себе, и я шагнула ему навстречу, обняла и спрятала лицо на его груди. И почувствовала силу его рук, обнимавших меня.
— Так лучше? Правда? — зашептал он. — Когда не задаешь себе вопросов, не надо и отвечать на них.
— Вопросы — потом, — сказала я. — Прежде я назадавала их себе столько, что запуталась. Что ты во мне нашел?
— Человека.
— Не поняла.
— Слушай, я пришел к тебе не для дачи показаний. Одно то, что ты сделала для Инны, я запомню на всю жизнь. В нашем кругу такая забота… ну, как-то не имела места.
Мы сели на диван, и он взял меня под крылышко — обнял одной рукой. Мелькнуло: «Неужели? Неужели это возможно и я не одинока, и у стен, у пола, у потолка пропала способность давить?»
— Леня, кто ты? Я ничего о тебе не знаю.
— Тогда слушай. — Он пересел с дивана в кресло, стоявшее напротив, и вместе с ним отодвинулось тепло его руки, обнимавшей меня.
Я зябко поежилась, и он сказал:
— Потерпи, я должен видеть твою реакцию.
Я вздохнула и опять зябко поежилась.
— В недавнем прошлом я инженер-строитель. Несколько лет провел на строительных лесах, был даже начальником участка. Но очень страдал от отсутствия порядка и невысокого заработка. Работы я не боялся. Я пахал глубже других. Но это не вознаграждалось. Более того, косились на меня. Мол, парнишечке этому надо больше всех, штопор он проглотил в детстве, заносит его. Меня откровенно учили не высовываться. Я почувствовал, что упираюсь в стену. Страдал, бессонница появилась. Никак я не мог ответить на вопрос, почему я хочу как лучше, а всем этого не надо, все отворачиваются от меня? Долго такой раздвоенности не вынести. Я стал работать с шабашниками, делать за хорошие деньги конфетки из стандартных квартир. Тут тебе и уважение, и заработок. Но и здесь не пришел я к внутреннему согласию. Мне казалось, что мы заламываем непомерно. «А сверхурочные? — говорили мне. — А квалификация?» Но я был против того, чтобы за вечер получать по пятьдесят рублей. Тогда мне привели другой довод: люди, которых мы обслуживаем, живут не на одну зарплату. Еще мне сказали, что для таких, как я, существует Фонд мира, Фонд пятилетки и другие аналогичные фонды. И кем, ты думаешь, я стал в конце концов? Фотографом. Школьный товарищ, который раньше меня ступил на эту тропу, заверил, что здесь я буду сам себе хозяин.