…Письмо из Бойнака я прочитала один раз, потом второй. И заныло сердце. «Неужели сие не злой навет, не плод горячего воображения анонима?» И сама себе говорила: да, сие правда, автору нет нужды обращаться к вымыслу. Женщина, которой были известны некоторые тайны бойнакской жизни, информировала о них президента:
«У нашего председателя райисполкома Рустама Сулайманкулова секретарша Дильбар Каюмова ходит в любовницах. Так наш Рустам, отец шестерых детей, в благодарность… оформил свою сокроватницу на пяти разных работах и платит ей пять зарплат. Можете проверить хоть завтра: эта разбитная комсомолочка за свои услуги получает как секретарша в райисполкоме, делопроизводитель у главного архитектора, инженер в ремстройуправлении, диспетчер на автобазе и телефонистка на районном узле связи. И как Сулайманкулов ничего не боится? У нас совсем мало рабочих мест, люди годами ждут, пока освободится какая-нибудь должность…»
— Проверьте, — распорядился президент, — И если хотя бы что-то подтвердится, мы с треском прогоним этого… — Он привык не церемониться, называть вещи своими именами, а я мешала ему произнести слово, просившееся на язык.
Я полетела в Нукус, а из Нукуса в Бойнак. Маленький наш самолетик походил на разболтанный грузовичок, пылящий по пологим холмам. Восходящие струи воздуха порядком помучили нас, прежде чем самолетик запрыгал по посадочной полосе. Я никогда не была в Каракалпакии, и мне было интересно здесь. Живут же люди на самом краю света! Вокруг было много песка. Бойнак стоял на песке, и главным в его обличье были покорность судьбе и обреченность. Прежде этот мелкий песок был берегом Арала. Теперь море, усыхая, отступило далеко за горизонт. Окна многих домов были крест-накрест перечеркнуты нестрогаными посеревшими досками. Люди не находили здесь приложения силам своим, разбредались по белому свету и едва ли вспоминали Бойнак с благодарностью.
Я никому не звонила, и меня не встречали. Похожу, сниму комнату, решила я, пообщаюсь с простым людом. Не в одной Дильбар Каюмовой заключена несостоятельность Сулайманкулова как председателя райисполкома. Видимо, выявится и другое. Любовницу, если в ней одной дело, мужчине обычно прощают. Комнату мне сдала тихая женщина лет сорока, которая воспитывала двоих сыновей. Звали ее Мария Астафьевна. Она работала экономистом на рыбокомбинате. Муж ее находился где-то далеко, но, как я поняла, не ушел из семьи и должен был вернуться. Здесь ценили то, что имели, — ценили и берегли и потому легко довольствовались скромным достатком.
— Вы отдыхать к нам или по делу? — поинтересовалась Мария Астафьевна вечером, когда мы чаевничали.
— По работе, — сказала я.
— Надо же, кого-то еще влечет наш обреченный городок! Море от нас ушло, рыбка кончилась, ондатра перевелась. Что прикажете людям делать? Стыдно сказать — скумбрию на наш комбинат из Мурманска везут и из Калининграда. А прежде в непогоду волны до крыльца доплескивали. Задует, заштормит — красота, кто понимает! Но большой хлопок лишил Арала воды. Нет у Арала защитников, как, например, у Байкала. Те на весь мир заявляют, не стесняются: «Байкал не троньте! Не травите целлюлозными стоками!» А наши молчат, своим начальничкам в рот смотрят. Сибиряки вон как за свою воду держатся! Арал от них далеко, да и что он им! Да, такое море было! Куда черноморским пляжам до наших! А вы, Вера, кто будете?
Я рассказала о себе и дала почитать письмо, предупредив, что говорить о нем не следует. Читая, Мария Астафьевна усмехалась.
— Все здесь наше, бойнакское, — подтвердила она. — Сулайманкулова знаю. Большой бай. А с девушкой этой не знакома. Вы, значит, письма расследуете? Раз вы к нам по такому важному делу, платы с вас не возьму. Я вам помогу чем смогу. Надоел нам этот Сулайманкулов. Какая он власть? Никакая. Себя обеспечивает и прославляет, а нам разве это от него нужно?
— Неужели ничего и никого не боится ваш Сулайманкулов? — спросила я.
— Наш? Я его в депутаты не выдвигала, — заявила Мария Астафьевна. — Кто его к нам назначил, тот пусть и считает его своим. Вы не скажете, почему у нас выборы так похожи на назначения?
— Не скажу. — Ее проницательность больно меня резанула.