— А не вредно подменять выборы назначениями?
— По-моему, вредно.
— По моим наблюдениям, тоже. Человек, которого выбрали, все будет делать для людей, выдвинувших его на высокий пост. А человек назначенный будет смотреть в рот и угождать начальнику, подписавшему приказ. Из кожи лезть будет, оправдывая доверие. Мы в этом разбираемся.
— Скажите, как вы пришли к этим выводам?
Я вся подалась к Марии Астафьевне. Ее суждения заинтересовали и заинтриговали меня чрезвычайно.
— Я несколько лет была секретарем партийной организации. И депутатом была. Насмотрелась, наразмышлялась. Думаете, меня коммунисты секретарем выбирали? Меня назначили. Одного слова человека из райкома было достаточно. «Мы вам рекомендуем…» Это он к собранию обращался. Я тогда тихая была, директора уважала, вообще снизу вверх на всякое начальство смотрела, и он считал, что это — навсегда. А я посмотрела, что и как, и работниц защищать стала. Директору один раз дорогу заступила, второй. Все по правде делала. И на новый срок человек из райкома уже не назвал моей фамилии. Тогда наши поднялись и сами назвали меня. Что потом началось? В глаза только приятное говорили. Но нашлись шустрячки, написали. Раз молода, раз бабье во мне не погасло, любовников мне насовали полную пазуху. Своего добились… Ушла я из секретарей. Потому что слухи и до мужа дошли. А мне семья всего дороже.
— Не назначать, но выбирать? — спросила я, требуя подтверждения сказанному.
— В Уставе партии говорится о выборах, о назначениях — ни слова. Значит, замена выборов назначениями — наше, доморощенное нововведение. А потом удивляемся, почему наши первичные партийные организации не остановили коррупцию и протекционизм. Изумленно разводим руками: ах, какие недостойные люди нами руководили! А молчали, молчали почему? Когда у нас копченый усач на сторону уплывал, я не молчала. Неугодной стала, не побоялась в немилость впасть, но не молчала. Что ж, в ту пору эти граждане, которые к себе изо всех сил гребли, оттерли нас на второй план. Теперь не то время!
— Если бы я в гостинице остановилась, я бы с вами разминулась, — сказала я.
— Знаете, какая мысль мне чаще всего приходила на ум длинными и темными зимними ночами? Так ли уж честны так называемые честные люди, которые видят скверну и помалкивают? У которых голос прорезается лишь тогда, когда затрагиваются их кровные интересы? Подумать только: какой-нибудь год назад наш Сулайманкулов за все свои художества отделался бы легким испугом и дорогим подарком наверх. А правду объявили бы клеветой, злым наветом. Что ж, справки по этой девочке я вам принесу. У меня однокашник в народном контроле.
— Есть вполне официальные пути.
— Так вам откроется больше. Вы придете к Сулайманкулову во всеоружии. Он посчитает вас девочкой несмышленой, спектакль разыграет. Тут и начнется самое интересное. Как вы думаете, сколько он вам предложит? В мире этих людей все продается и покупается, надо только давать настоящую цену.
Справки были у меня уже на другой день. Лишенные эмоций, как все официальное, они излагали только факты. Нет, не вводил в заблуждение по злому умыслу анонимный заявитель: были и пять разных организаций, и шестьсот пятьдесят рублей в месяц. Я смотрела на Марию Астафьевну, а она смотрела на меня. Неуютно было нам очень. Трудовая книжка Каюмовой находилась в исполкоме. Сколько же было взято-похищено у государства за три года? Почти двадцать тысяч. Кусочек лакомый!
— Если вернуться к вчерашнему разговору, я бы вот на что обратила ваше внимание, — начала Мария Астафьевна. — Люди, назначенные на свои высокие должности, ведут себя совсем не так, как вели бы себя люди, избранные на эти должности народом. Они ведут себя не как слуги народа, а как слуги тех, кто их назначил. Они стелются перед ними.
— Наболело? — спросила я.
— А у вас? У вас еще больше наболело. Сколько вы уже по таким письмам ездите? Сколько видите всего? Я за сыновей своих очень беспокоюсь. Школа у нас вроде бы одна на всех, а к детям начальников другой подход. Как бы сыновья это в кровь не впитали. Сильному поклонись, слабого оттолкни крепким плечом и еще коленкой наддай сзади. Что может быть хуже этого и страшнее?
— Они с вас пример брать будут.
— Если бы! Они такие еще зеленые.
Я обняла ее. Мария Астафьевна по-матерински нежно погладила меня по жестким волосам.
— Сулайманкулов вас покупать будет. Не боитесь? — спросила она напрямик.
— Боюсь, — вздохнула я. — Но еще больше за страну боюсь.
Дильбар Каюмова была украшением приемной Рустама Сулайманкулова. Казалось, Восток веками трудился над ее ликом, оттачивая и совершенствуя ее красоту. Ни мебель дорогая не смотрелась в приемной, ни ковер персидский. Смотрелась и властвовала она, секретарь-машинистка. И мог ли мужчина пройти мимо и не взволноваться, не задержать дыхания в тяжелой оторопи?