— Это зачем еще?
Я пожала плечами.
— Наследил, дурак толстомордый! Меня не уберег. Теперь каждый в меня пальцем, пальцем! — И в беде своей она была вызывающе красивой. — А ты… кто ты такая? Видит аллах, на тебе ни одной фирменной вещи! Я бы со стыда сгорела надеть такое.
— Я бы тоже сгорела со стыда. Если бы мне предложили поменяться с тобой местами!
— Много ты понимаешь! От каждого — по способностям! Это хотя бы ты помнишь? Я, например, способна только на это. Как будто я первая эту дорожку открыла. Уеду-ка я в Ташкент. Я колебалась, но ты подтолкнула. Дом куплю или квартиру кооперативную. И влюблю в себя какого-нибудь министра, сейчас их много. Хочешь пари, что все повторится? Я тебя в курсе держать буду. Чтобы, когда все это у меня сбудется, ты от зависти лопнула.
— Не надо пари, — сказала я.
— Это почему?
— Потому что ты выиграешь.
Она улыбнулась плотоядно, словно заранее вкушала от завтрашних своих побед, и освободила мне дорогу. Крикнула в спину:
— Пусть Рустам сам выбирается из ямы, в которую попал!
— Пусть, — сказала я и проводила ее взглядом.
Вечером мы с Марией Астафьевной пили чай и говорили, говорили. Что надо сделать, чтобы влить в Бойнак свежую кровь? Неотвратимо и неудержимо море откатывалось от пологих бойнакских берегов. Построить здесь завод? Но какой? Мнение Марии Астафьевны было парадоксальным. Не надо оживлять Бойнак, надуманно это и несерьезно. Море ушло, и город, который жил и кормился морем, должен прекратить свое существование. Тихо угаснуть, как угасают безвестные поселки при рудниках, которые иссякают. Люди же пусть едут туда, где есть работа.
Мальчики уже спали, и мы собирались ложиться, когда раздался стук в калитку, неожиданный и требовательный. Мария Астафьевна вышла, но тут же вернулась и объявила:
— Это — к вам. Вас ждет неприятный разговор. Я на всякий случай запомнила гостя-полуночника. Важная птица! Погодите! — Она метнулась в спальную, вынесла двустволку и патронташ, переломила ружье и вогнала в стволы желтые маслянисто блестевшие патроны. — Так-то спокойнее. Теперь идите.
И я пошла в ночь, черную и не по-городскому молчаливую. Высокая нескладная фигура надвинулась на меня, закрывая звезды.
— Дайте мне шанс! — воскликнул Рустам Сулайманкулович в сильнейшем возбуждении и весь как-то сгорбился, сложился, стараясь сравняться со мной ростом. Уж очень хотелось ему вывернуться, уйти от луча прожектора, который я на него наставила. — Я вам все дам, что пожелаете. Сто тысяч дам! Я принес деньги, вот они, — Он протягивал мне хозяйственную сумку, до того располневшую, что она, казалось, вот-вот поползет по швам.
О выражении его лица я могла только догадываться. Он был сплошь черный, костюм, и руки, и лицо. Ни зубы не блестели, ни глаза. Черный человек из безлунной бойнакской ночи, зловещий-зловещий.
— Выследили все-таки? — возмутилась я. — Но зачем? Неясностей между нами не осталось. Я дочь простых людей, и род за мной не стоит большой и сильный. Но — не продаюсь. И представляю интересы людей, которые живут на зарплату. Не род представляю, как вы, а народ.
— Но больше у меня нет денег.
— Наверное, есть. Вы столько наприписывали мяса, молока, кукурузы.
— Я все спрячу, и никаких концов! — пообещал он.
Он стелился передо мной. Я восприняла это как детское: «Я больше не буду, простите, пожалуйста!» Я была очень спокойна. Тогда он придвинулся ко мне вплотную, заслонив все звезды, какие были на небе. Я почувствовала запах водки и горячего тела. Яростный шепот выплеснулся мне в лицо:
— Ну, и тварь же ты! Я… я тебя в такой грязи выкупаю! Деньги эти все, которые ты сейчас не берешь, не пожалею!
Он занес руку. Нового шага назад я не сделала.
— Стоять! — властно произнесла Мария Астафьевна, и сухо щелкнули взведенные курки.
Невидимая, она была в трех метрах. Рустам Сулайманкулович мгновенно отпрянул, смачно выругался и растаял в ночи. Заурчал мотор, вдоль улицы полоснул ярчайший луч света, выхватил на миг дощатые некрашеные заборы и кроны деревьев. Хозяйка положила руку мне на плечо, и мы побрели в дом.
— Я все слыхала, — призналась она. — Вы ничего… Вы очень даже ничего!
Утром я улетела, а следующей ночью сгорел дом Марии Астафьевны. Она и сыновья выскочили, в чем были. У Сулайманкулова не такие уж короткие руки, подумала я. Знобить меня стало, кожа покрылась пупырышками. Я больше не воспринимала расстояние как преграду.
— Надо, чтобы в Бойнаке как следует поработала комиссия, — посоветовала я президенту. — Я только по самым верхам прошлась, и видите…