Развеселившись этим случаем, поплыли дальше и запели:
Пират, забудь о стороне родной,
Когда сигнал «в атаку» донесется,
Поскрипывают снасти над кормой
И в пенных гребнях вспыхивает солнце...
Уже солнце клонилось к горизонту, когда достигли мы тверди земной. Это оказался плоский унылый берег с редкими и жидкими кустами. Никаких пальм с кокосовыми плодами, никаких бананов и ананасов. «Господи, почему нам досталась Россия?».
Но палатку поставили, взяли все необходимое (точнее, очень скудное) для костра, запалили, вскипятили воду, зачерпнув у природы, заварили чай, набросали сахар для калорийности и уселись у костра, потягивая напиток и сигарету.
Женька был непривычно молчалив. Тишь была великая, воздух чистейший, безветренный. Блаженство и Вселенская печаль (в одном флаконе) — такое вот было настроение.
Необычно быстро устав от мыслительной деятельности в непрокуренном пространстве, без стен и потолка и при декорациях из звезд и Луны, мы умиротворенно заснули.
Утром следующего дня мы осознали, что еды взяли легкомысленно мало. Оставалось только плыть обратно. Но пошли другим курсом. Через Луковский лес, что стоял на низком берегу и был затоплен: стволы под водой, а ветви изображали большие кусты. Очень красиво, не хуже чем берег с пальмами. Один был на носу лодки и раздвигал ветви, давая команды гребцу, который вертел головой и веслами, получая одновременно пружинистыми ветками по шее, голове, по носу. Так мы медленно и с удовольствием прошли лес.
«Мореплавание» было нашим последним совместным случаем самодеятельности. Родные навалились на Женьку, а серьезной мотивации для жизни в Рязани у него не было. Кажется, за ним приехал старший брат, и Евгения этапировали на родину.
Однажды Женька нагрянул в Рязань, и не один, — а с другом детства, Валерой Кузьменко. Явились они с большими рюкзаками. Оказалось, Женька придумал показать Валере не только любимый город, но проехать дальше — по узкоколейке, на уникальном поезде с миниатюрным, умилительно пыхтящим паровозиком и маленькими вагончиками через бескрайние леса Мещеры на Владимир, а потом автостопом — на Суздаль, Ростов.
И ребятам все удалось. А могли бы греть пузо под скупым балтийским солнцем в Паланге или Юрмале.
Но у литовца Будинаса единственной любовью на всю жизнь был «великий и могучий» русский язык, неоспоримо пригодный, по его мнению, для поэзии и любой литературы. Хотя он частенько возвышал в бытовом смысле Литву, но старину Руси, ее историю и культуру искренне уважал. В графе «родной язык» писал — русский.
У Будинаса была магическая способность сдернуть человека с привычной жизненной колеи и куда-то заманить.
Позвонил он как-то и сразу: «Ты хочешь увидеть Окуджаву?». Я ответил: «В любое время я могу послушать его с магнитофона». — «Чудак, Окуджава и Григорий Горин приезжают к нам в редакцию газеты «Знамя юности» на эти выходные дни!». Был четверг. И что вы думаете? Я попросил жену сообщить на работу насчет отгула, и в субботу уже был в Минске.
Когда гости появились в редакции, у журналистов случилось легкое замешательство. Евгений и его коллеги не ожидали, что Булат будет без гитары. Вот что значит стереотип. А он спокойно объяснил, что в поездки гитару с собой не берет. Пока гостей угощали коньяком, Евгений сердито шипел в коридоре: «Ну, достаньте гитару, придумайте что-нибудь!» Потом предложили Горину почитать его прекрасные юморески. Не прошло и двадцати минут, как гитара появилась. Окуджава настроил гитару «под себя» и спел несколько песен, которые, по его словам, не разошлись широко по кассетам. Отвечал на вопросы. Все это писалось на магнитофон.
Состояние у меня было необычное. Я сижу в одной небольшой комнате с человеком, который уже вошел в Историю. С естественной скромностью, не придавая этому значения. И никакие властители, никакие политбюро его оттуда не вытолкнут, как это случилось с Есениным, Гумилевым, Мандельштамом, Ахматовой и другими.
На следующий день пошли к Окуджаве в гостиницу попрощаться, Булат вручил Евгению листочки со стихами, о чем-то тихо поговорили, далее он пожал нам руки, и дверь за ним закрылась. Руку я не мыл до возвращения домой.
Будинасу я сказал, что «не жалею о том, что прискакал, но больше, Женька, так не делай — я сознательно изживаю впечатлительность и хочу стать нормальным обывателем».
Он расхохотался.
Как-то получился у меня отпуск в сентябре, и я знал, на что он уйдет. И опять возник Будинас с явным намерением отпуск мне испортить,