21 марта 1998 года сердце первой балерины мира перестало биться. Улетела от нас белая Лебедь XX века. Ушла «покорная обстоятельствам и верная себе чистота» (Б. Пастернак), «Гений русского балета» (С. Прокофьев), «Человек другого измерения» (С. Эйзенштейн).
В тот печальный день на встрече с журналистами художественный директор Большого театра Владимир Васильев сказал о покойной: «Она — пример редкостной порядочности в отношении к профессии. Это было образцовое служение — немногословное, без интриг, без шумной общественной жизни, без подписания «обращений»…
После реконструкции Большого театра в нем появится мемориальный зал Галины Улановой, будет создан фонд ее имени. Ее квартира на Котельнической набережной станет представительской квартирой ГАБТа, куда будут приходить официальные гости Большого театра — так будет длиться память.
305
Память о Галине Сергеевне Улановой должна жить и в Перми, в городе всему миру известного пермского балета, в городе, который приютил великую балерину в тяжелые годы Великой Отечественной войны. Память должна жить в назидание потомству, ибо смелое и честное деяние почитаемого человека вызывает ответное желание смело и честно действовать.
Галина Сергеевна не раз вспоминала в своих беседах о Перми: «Никогда мне не забыть письма, полученного в Перми, где работал наш театр им. Кирова во время эвакуации. Мой корреспондент писал, как в каком-то домике, в деревне, откуда только что выбили фашистов, «я нашел вашу фотографию в роли Одетты из «Лебединого озера». Фотография в нескольких местах прострелена, но бойцы забрали ее себе, и, пока мы на отдыхе, у дневального появилась дополнительная обязанность, вступая в дежурство сменять цветы, которые ежедневно ставятся возле этой фотографии. Ваш Алексей Дорогуш».
Может быть, у входа в Пермский театр оперы и балета и надо установить мемориальную доску, отлитую в виде этой простреленной фотографии со словами письма, возле которой на полочке можно было бы положить живые цветы.
Во всяком случае, пермяки от мала до велика должны знать о достоянии и гордости России — Галине Улановой, делившей некогда вместе с жителями Перми тяжелые невзгоды военного лихолетья. «Чем больше человек знает, — писал К. Паустовский, — тем резче, тем сильнее он видит поэзию земли»…
Андрей Иванович
Кузнецов
(? - 1919)
Год его рождения неизвестен. Он и его брат Петр родились в городе Осе, в купеческой семье. Оба стали музыкантами: Андрей играл на гуслях, Петр — на скрипке. Оба были еще совсем молоды, когда началась революция. Их убили в 1919 году — ни за что. И музыка оборвалась.
ОБОРВАННЫЕ СТРУНЫ
Как во славном Новогороде Был Садко, веселый молодец;
Не имел он золотой казны,
«
А имел лишь гусельки яровчаты; По пирам ходил-играл Садко, Спотешал купцов, людей посадских…
Былина о Садко
Как-то недавно на телевидении промелькнули редкие для нашего времени кадры: молодой человек лет двадцати пяти перебирал струны полузабытого струнного музыкального инструмента — гуслей, или, как пишется в словаре В. Даля, «лежачей арфы в четыре октавы». Непривычные для слуха звуки, которые я слышал впервые, впечатляли. К сожалению, я увидел не всю передачу, а только конец сюжета с титрами. Но это мимолетное видение напомнило мне, что в моем старом блокноте есть подробная запись о трагической судьбе талантливого гусляра из Осы Андрея Кузнецова и его брата Петра, тоже музыканта, скрипача, что у меня хранится афиша с его портретом и репертуаром, фотография брата и текст отрывка из былины «Добры- ня Никитич» (прощание с матерью), написанный рукой гусляра и подписанный некогда «Другу Алеше Ожгибесову на добрую память от Андрея Кузнецова». Росчерк размашистый, с молодецкой удалью.
307
Вспомнив все это, я подумал: а что если я последний из тех, кто знает о гусляре, владеет его архивными документами и до сих пор не написал о нем? Ведь и меня ждет неминуемый мрак могилы — отдам Богу душу, и уже никто никогда не узнает о замечательном гусляре Прикамья. Плоха армия, оставляющая своих солдат на поле брани.
А предыстория была такова. В декабре 1975 года я уволился из редакции газеты «Молодая гвардия» и стал работать егерем в Беляевском охотничьем хозяйстве Осинского района. Жил я на лесном кордоне в полутора верстах от села Монастырки, расположенного на берегу Камы напротив Осы, там постоянно бродил поперек реки старенький самоходный паром.