Удовлетворяя требованиям читателей, Сильвестр в мае 1688 года составил на основании своего перевода из Григория Кассандра „Книгу, глаголемую церковно-составник или церковный изъяснитель", призванную просветить всех желающих в вопросах церковного ритуала. К сентябрю 1688 года он выпустил еще одно сочинение - „Известие истинное православным и показание светлое о новом правлении в Московском царствии книг древних": публицистическую монографию, опровергающую аргументы „Акоса" и рассматривающую методы „ученой" деятельности „грекофилов" в целом.
Поскольку „мудроборцы" обосновывали справедливость своего мнения о пресуществлении с помощью ряда греческих книг, использовавшихся справщиками Печатного двора, Медведев начал полемику с очерка редакционной деятельности („книжной справы") на Руси, в котором обосновал необходимость исторической критики источников. До сих пор, поскольку оппоненты опирались на авторитеты, Сильвестр одерживал победы в значительной степени за счет обширнейшей эрудиции и более точного толкования текстов. Даже известный текстолог Димитрий Ростовский оспаривал Лихудов на основании решений московского собора, принятых при участии трех патриархов. „Или патриархи эти неправо нас научили, - писал святой подвижник православной церкви, - или иеромонахи сии (Лихуды. - А. Б.) неправо творят и учат. Архиереи же российские, вселенских трех патриархов свидетельствованное писание (служебник 1667 года. - А. Б.) отвергнувшие, в след же двух иеромонахов идущие, не только вселенским патриархам, но и самим себе сделались противны (то есть противоречат. - А. Б.)".
В „Известии истинном" Медведев акцентировал внимание на исторической изменчивости текстов церковных книг. Он показал, что формула книжной справы о сверке текстов славянских „правых харатейных (пергаменных. - А. Б.) древних книг, которые с древними харатейными греческими книгами сходны", освященная авторитетом Печатного двора и патриарха, выдерживалась далеко не всегда. Тщательное сравнение различных изданий одной книги выявляет разночтения, вызванные зачастую произволом редакторов, усилившимся при Иоакиме и справщике Евфимии Чудовском, когда „дошли до такого безумия", что „все наши древние книги славянские харатейные" стали называть „неправыми", „потому что обличают их неправое мудрование".
Чтобы сам принцип исторической изменчивости текстов был понятен, Сильвестр рассказал читателю о редакционной „кухне", о том, как развивалась идея „исправления" книг при подготовке их к изданию. „Известие истинное" и сейчас служит великолепным очерком истории государева Печатного двора в XVII веке, причем истории, освещенной „изнутри". Но как же можно вносить изменения в древний святоотеческий текст? - мог бы спросить читатель „Известия истинного". Увы, пишет Медведев, различные перемены происходят в церкви постоянно и малозаметно для широкой публики, даже если касаются крупных вопросов. Чтобы читателю было понятнее, он приводит пример не из истории книжных текстов: как пишется титул патриарха?
В соборно утвержденном служебнике „напечатано и клятвами страшными утверждено, как святейшему патриарху всюду именоваться", а именно: „Великий господин святейший кир Иоаким, милостию божиею патриарх московский и всея России". Но патриарх начал именовать сам себя по-иному, „яко же сам восхотел": „Иоаким, милостию божиею патриарх царствующего великого града Москвы и всея России". Этот титул, более похожий на титул самодержца, использовался довольно долго, а затем, „возвышая свою честь, патриарх начал писаться так: великий господин святейший кир Иоаким московский и всея России и всех северных стран патриарх". Аналогичные изменения, основанные на чистом произволе, делались и делаются в церковной литературе. Иногда они менее заметны, иногда влекут за собой крупные ошибки и самые печальные последствия, тем более что церковные власти требуют не рассуждая почитать каждый новый текст как истину в последней инстанции. Медведев тщательно разбирает такие ошибки, особенно подробно останавливаясь на деятельности братьев Лихудов, раскрывая читателю их неблаговидные манипуляции с источниками и показывая, что в конечном счете все, на что хотели опереться противники, служит аргументом не в их, а в его пользу.