Разумеется, Сильвестр не ограничивается подобным общедоступным обличением и с трудами отцов церкви в руках подробно изъясняет, как следует понимать тексты Священного писания, используемые церковными иерархами для устрашения верующих и укрепления своей авторитарной власти над их душами. Но раздражение ученого воздвигнутыми на него гонениями, а еще более - усердно разжигаемыми „мудроборцами" распрями в российском народе, начавшимся „раздором и мятежом", временами прорывается на страницы „Известия истинного". Так, справедливо указывая, что братья Лихуды по приезде в Москву не смогли представить правительству и патриарху всех необходимых письменных подтверждений своих слов (то есть постарались попросту преувеличить значение своих персон на Востоке), Медведев скатывается до приемов „мудро-борческой" полемики. „Поэтому православным, - пишет он, - следует особо от них (Лихудов. - А. Б.) опасным быть и чинить крепкое и прилежное разсмотрение: первое, чтобы они не были от турок ради наблюдения и извещения подосланы; второе - чтобы они не были присланы от папы на смущение нашей православной веры". К счастью, Сильвестр не настаивает на своих подозрениях.
Отметив допущенную Медведевым слабость, то, что он в духе своего времени не удержался от поношения противников - Лихудов, нужно сказать и о сильной стороне „мудроборцев", которые сразу же и правильно уловили опасность апелляции Сильвестра к человеческому разуму. Что будет, задали они себе вопрос, если каждый человек действительно станет самостоятельно рассуждать? Ответ напрашивался сам собой. „Оный боритель церкви Христовы, - доносил Евфимий Чу-довский в новом пасквиле, - как владыка пишет, хотя таким образом наступить и попрать всю власть, царскую и церковную; поэтому и к людям пишет!" Для сохранения существующего порядка любой подчиненный, по мнению Евфимия, противопоставивший свое мнение соизволению начальства, подлежит анафеме и тюремному заключению. Медведева и всех сторонников его позиции, как „чуждая мыслящих", следует немедленно уничтожить. Особо опасным „мудробор-цы" считали распространение подобных взглядов в народе.
Любопытно, что и Ф. Л. Шакловитый, стоявший в споре о евхаристии на стороне Медведева, был убежден, что эту полемику нужно держать в секрете от непосвященных. „За великую тайну" послал он гетману И. С. Мазепе полемические книги о пресуществлении, чтобы негласно получить на них отзывы специалистов-богословов. Также секретно послал на Украину те же книги и патриарх Иоаким, подчеркивая в сопроводительном письме, что споры не должны дойти „до мирского уха", ибо это дело „таинников самых… только нам ведательно и явительно между собой". И та и другая попытки засекретить полемику не удались. Я держу книги в секрете, отвечал в Москву Мазепа, но вижу, что „уже давно по всему Киеву их знают, также и в Чернигове". Новость была неприятна и для Шакловитого, и для патриарха, но „мудробор-цам" пришлось огорчиться еще больше: украинские иерархи единодушно стали на сторону Медведева, заявив, что „не только подписаться за то, что Медведев правду пишет, а они (Лихуды) ложь, но и умирать готовы".
„Вера, труды, разум" Сильвестра получили высочайшую оценку просвещенных выпускников и преподавателей Киево-Могилянской коллегии, возглавлявших украинскую церковь. Богословские знания Лихудов оказались в сравнении столь прискорбными, что их „дерзновение" соревноваться с Медведевым вызывало удивление: „С мотыгой они на Солнце мечутся!" Ссылаясь на огромный опыт полемики с высокообразованными и изворотливыми иезуитами, украинское духовенство выражало недоумение, что московские власти ставят под сомнение его способности защищать и оберегать благочестие православной церкви, а вместо этого предлагают черпать благочестие в книжке, авторы которой „не только много баснословия положили, но богословского термина ни единого, как еще в школе учат, не положили".