Расчет русских иерархов был очевиден: используя крайнюю заинтересованность царя в формальном низвержении Никона, выторговать хотя бы декларативное признание самостоятельности, независимости священства от царства. Но на большом соборе не зря присутствовало столь большое количество иностранных иерархов, напрямую зависимых от царских субсидий. Как только Иларион, Павел и их сторонники, громко хлопнув дверью, покинули зал заседаний, патриархи Паисий и Мака-рий распорядились прервать работу собора на два дня, с тем чтобы все участники представили письменные мнения о соотношении духовной и светской власти.
Самодержавие получило необходимое время для нажима на архиереев. Требовалась большая смелость, чтобы лично и письменно засвидетельствовать свою приверженность идее „двух мечей" (независимых светских и духовных властей). Тем не менее среди русских архиереев нашлись люди, не испугавшиеся давления. Неизвестно, каким образом на последующие заседания собора оказались не допущены Иларион и Павел - инициаторы сопротивления царю, - но их место во главе противников самодержавного всевластия занял Симеон, архиепископ вологодский. Его поддерживали с мест, прерывая разглагольствования греков и приводя доводы, другие русские архиереи.
С самого начала восточные патриархи и Лигарид захватили инициативу в свои руки, „докладывая" собору собранные мнения не целиком и последовательно, а в скомканном и сокращенном виде, стараясь умалить, извратить и максимально затемнить представленную русскими аргументацию. Этому способствовало и то, что патриархи говорили по-гречески, а Лигарид полатыни. Соответственно русские записки переводились на эти языки, а затем обратно. Тем, кто желает полно представить картину этих напряженных соборных прений, советую обратиться к исследованию профессора Н. Ф. Каптерева. Для нас достаточно отметить, что и в таких условиях русские архиереи долго не сдавались, прерывая намеренно витиеватые, продолжительные и утомительные речи греков серьезными аргументами и замечаниями.
Макарий, патриарх антиохийский
„Для чего же ты не привел положенного вначале изречения Златоустаго, - спрашивали, например, Лигарида, хитроумно выбросившего важнейшую цитату Иоанна Златоуста, - „священство, которое столько превосходнее всех других достоинств, сколько дух превосходнее тела?" „Вот слова Златоустаго яснее солнца утверждают, что степень священства выше степени царскаго!" - заявил архиепископ Симеон, укоряя Ли-гарида в том, что, будучи архиереем, тот превозносит „права самодержавных".
„Требую объяснения, для чего приведено это место?!" - спрашивал тянущего время Лигарида суздальский архиепископ Стефан, не позволяя увести прения в сторону. „Отвечай, газский епископ (Лигарид. - А. Б.), - требовал собор, загнав греков в угол, - не яснее ли солнца высказывается здесь искомое: что престол святительский выше всякого другого престола, а следовательно, и самого царского достоинства?" При всех риторических вывертах, используя свое право прерывать и переносить обсуждение, греки с заметным трудом продержались в прениях два дня, пока не подоспела долгожданная помощь царя.
В ночь после второго заседания страшно запуганные Павел и Иларион пали на колени в палатах восточных патриархов, умоляя греков заступиться за них перед царем Алексеем Михайловичем и спасти от жестокой казни. Следует отметить, что даже в этот момент Павел и Иларион сохраняли надежду отстоять свое мнение, убедить патриархов Паисия и Макария стать на их сторону. Они вновь приводили слова Иоанна Златоуста о первенстве священства перед царством, напоминали древний обычай, когда поставляемый в должность архиерей становился ногами на двуглавого орла - римский знак самодержавной власти, убеждали, что преступно архиереям целовать руку царя, не имеющую права благословлять, ссылались на авторитетных богословов.
Интересы греков, которых в Москве долго упрекали в утрате благочестия из-за отсутствия у них православного самодержавия, должны были, казалось, толкнуть их навстречу русским архиереям. Уповая на это, Павел и Иларион произнесли пламенную речь, которая даже в передаче Лигарида сохраняет свою остроту.
„Вы, - говорили Павел и Иларион патриархам, - находясь под владычеством христоненавистных агарян, за свое терпение и страдание, несомненно, имеете получить награду и венец от… Спасителя. А мы, несчастные и ублажаемые за то, что находимся в самых недрах христианства, терпим великую нужду в своих епархиях, и всякие затруднения, и много тяжкого поневоле терпеливо переносим от властей. Но страшимся еще худшего впереди, когда утверждено будет, что Государство выше Церкви. Хотя и не имеем в уме той мысли, - лукавили архиереи, - чтобы пришлось нам терпеть такие несправедливости и оскорбления в благополучное царствование… государя Алексея Михайловича - боимся за будущее, опасаемся, чтобы последующие государи, не зная смысла патриаршего постановления, не погрешили, просто следуя букве, которая часто убивает".