Со своего крылечка Никифорычу как на ладони была видна вся деревня. Все пять домов, утопающих... , утопающих... В зелени. Скажем так.
"Две проблемы в России-матушке: дураки и дороги. Дороги и дураки,- каждый день думал Никифорыч одно и то же в одно и то же время.- Всего-то две, а все никто и никак не может их разрешить. Одно непонятно. И жить-то не умеем, и работать-то не хотим, и земли-то свои бездарно раздаем, и вообще постоянно дурью маемся - а всё самая большая страна в мире! Парадокс!"
Непонятно было Никифорычу. Всё было непонятно. И гадко было. И жалко было. И обидно было. А больше у него ничего не было. Кроме старой избы.
Вдалеке, нещадно пыля, пыталась ехать какая-то залетная легковушка.
"Вон еще один дурак едет... - продолжал думать Никифорыч,- А что, по таким дорогам дураки только и могут ездить! Умные-то сидят все. Дома. Или повывелись. Куда-то."
Так думал Никифорыч. А вслух сказал:
– Эх ма... Охо-хонюшки!..
Вслух-то все эти мысли выглядели гораздо короче.
Как отличить русскую деревню от русского города?
В деревне грязь, скажут. Так и в городе грязь.
В деревне мухи и комары, скажут. Так и в городе комары и мухи.
В деревне лифты не работают, скажут. Так и в городе не работают.
Так что, совсем не отличить, скажут?
Да нет, отличить, конечно же. Всё проще. Если одновременно в одном и том же месте грязь, лифт не работает, и только комары и мухи, то это, скорее всего, и есть русская деревня. А если то же самое, но не в одном месте, а рядом друг с другом - то это наверняка русский город. Поняли разницу?
У Никифорыча это всё было в одном месте. И одновременно. В общем, он жил в деревне. Хотя и неподалеку от города.
Жил уже долго, лет десять - десять с половиной. Только не подумайте, что Никифорыч еще мальчик! Нет. Это он последние лет десять - десять с половиной жил в деревне. А до этого пятьдесят лет в городе. Жил, учился, работал. На оборонном заводе главным конструктором.
Работал хорошо. Почетными грамотами мог оклеить весь коттедж генерального директора. Успешно оборонял нас от нормально живущего окружающего мира. А потом стал никому не нужен. Ни этому самому окружающему миру, ни заводу, ни стране, ни, тем более, Пенсионному фонду.
Ведь Пенсионному фонду живется, в общем-то,хорошо. Только вот пенсионеры шибко мешают.
Поэтому, чтобы никому не мешать, Никифорыч, получив право на льготную пенсию (имени "Пошел на фиг!") решил уехать в деревню. Как истинный представитель древнесоветской интеллигенции.
Долго не мог выбрать в какую именно, все они были примерно на одно лицо и имя. Криворуково, Косорожево, Полоуменки, Вшивобрюхово... Непролазки, Глиногрязевка, Заплуталовка... Почти во всех названиях видны хронические русские проблемы.
А эта деревня вдруг почему-то красиво называлась Пенисово. Тихо и благозвучно. Никто не мог объяснить природу этого названия. То ли сов здесь было много и они много пели ("пение сов"), то ли здешнему князю или помещику древние мытари насовали много пеней, а только никто точно не знал.
Из тогдашних коренных аборигенов в деревне остался только один журавль. Но он говорить не умел. Так и стоит с тех пор у колодца, храня эту тайну.
Некогда, раньше, а вернее - давным-давно, Пенисово было большим русским селом. Но в полном соответствии с советским понятием "сельской жизни", подобно шагреневой коже превратился в остатки деревушки.
Как и сам журнал "Сельская жизнь".
Как в духовной жизни русского села: храм, приход сельский Дом Культуры кинопередвижка
Как в сельской медицине: уездная больница фельдшерский пункт
Как в сельском производстве: зерно на экспорт колхоз битва с погодой за урожай шефы из города
Самогон у Никифорыча был. Но он его так и не научился употреблять. Гнал как средство платежа.
Если денег в России населению не дают, то оно начинает их вырабатывать само. Генерировать, так сказать. Только не настоящие, понятно (от них проку нет), а суррогатные. Настоящие, как и положено, все украли, а вместо них население создает свои.
Мафия деньги рисует сама. У горожан вместо денег бартер. А на селе вместо денег - самогон и навоз. Его проще выгнать, чем сто долларов топором вырубить.
Жены у Никифорыча не было. Вернее, она была и есть, но осталась в городской квартире. Во-первых, не смогла отказаться от водопровода с канализацией, а, во-вторых, должен же кто-то за внуками-то ухаживать. А Никифорыч их всех молочком и яйцами снабжал.
Так что женщин в Пенисове не было. Куры одни, да корова.
Женщины - индикатор. Как бы слабый русский суперпол. Как крысы на корабле (феминистки отдыхают, я не то имел в виду). Есть крысы - есть корабль, нет крыс...
Нет женщин - нет села. Либо одни старики, либо вместо женщин - самогон. Третьего не дано. А уж если жена-самогон, то мужик может быть только голубым. Вернее, синим. От пьянства.
Людей в Пенисове было по числу домов - пять. Кроме Никифорыча были еще бывший второй секретарь райкома КПСС, бывший начальник милиции, бывший зэк и бывший завполиклиникой. И все это в бывшем селе. Срез бывшего общества.
И были еще домашние животные. Корова (у Никифорыча), куры, поросенок (у бывшего второго секретаря), да газель. "Газель" - это машина. У бывшего зэка.
Электричества в Пенисове уже не было. Провода давно сперли в металлолом. Поэтому так вышло, что пора электричества совпала в Пенисове со временем советской власти. Ильич дал лампочку, Ильич и взял...
Так что спать пенисовцы ложились рано и все дела по хозяйству старались сделать засветло.
Правда, Никифорыч, как бывший оборонщик, мозги которого успели затвердеть еще до того, как смогли бы утечь на Запад, соорудил себе ветряной минигенератор, но погода сегодня стояла тихая. Так что телевизор ему не светил.
Задав корма курам, петуху Ваське и корове Альтернативе, он решил было еще немного посидеть на завалинке при свете взошедшей полной луны, но она вдруг погасла, а невдалеке от деревни раздался громкий хлопок, напоминавший тихий взрыв или очень громкий стук закрываемого багажника автомобиля.
Никифорычу все это не понравилось. Он хотел было сходить посмотреть, что это было, но почти полная темнота не дала ему это сделать. Встревоженный Никифорыч долго прислушивался, но вокруг все было тихо. Звук не повторился. И ему ничего не оставалось, как ощупью пробраться в дом, кое-как раздеться и улечься на продавленный диван, много лет простоявший в его заводском кабинете.
Спал плохо, чутко и тревожно. Снились ему проклятые империалисты, захватившие в России власть (свободным доступом и по просьбе трудящихся). Они прямо прошли в его кабинет, встали на этот самый диван и прямо без переводчика на ломаном русском сказали:
"Мистер Никифоровьич! Ввиту того обстоятельств, что оброньять Вам больше не от кого, не на что, да и не за фигом, ваше предприятиЁ подлежит сдача в металлолом вместе с вашим напольный компьютер. А для Вас у нас имейся персональный пенсия в размере десять талон на мыло в месьяц."
Никифорыч проснулся в холодном поту, долго вспоминал где он находится и какой день на дворе. А вспомнив, побежал за околицу посмотреть, не произошло ли там чего-нибудь страшного.
За деревней буднично щебетали птицы, издалека слышался гул проезжающих по шоссе машин. Ничего необычного.
Никифорыч хотел было уже вернуться, как его внимание привлек легкий дымок, поднимающийся к небу над ржаным полем со стороны проселочной дороги, по которой вчера вечером ехал какой-то дурак на легковушке. "Опять мафию взорвали, что ли?"- подумал Никифорыч и прибавил шагу.- "Может, хоть мобильным телефоном разживусь на старости-то лет?"