А бадья и действительно была наполнена уже почти доверху — злобные мальчишки специально тянули до последнего, и теперь радостно хихикали из своего угла, глядя как пришлый будет корячиться, выволакивая огромную неповоротливую тяжесть на задний двор. Это была их вечная, но никогда не приедавшаяся шутка, и Конан. сам бы мог догадаться об этой их задумке еще часа два назад и предотвратить веселье в зародыше, просто вынеся злополучную бадью вовремя.
Как он и поступил вчера, получив в награду с десяток словно бы случайный пинков и пару неслучайных и оттого еще более обидных плюх.
Конечно, на плюхи и пинки можно было бы и ответить. Кухонные мальчишки-рабы не были соперниками Конану даже и в его нынешнем состоянии. Даже в этом хлипком и ненадежном теле Конан один стоил десятка таких, как они.
Да только вот стряпуха еще в первый день сказала, угрожающе нависнув над Конаном огромной грудью и поводя вокруг налитыми кровью глазами, что драк она в своих владениях не потерпит. И зачинщик будет выкинут с позором и немедленно. И по лицу ее нетрудно было догадаться, кто именно будет признан этим самым зачинщиком — независимо от реального положения дел.
А быть выкинутым отсюда в планы на ближайшие дни у Конана как-то не входило.
Во всяком случае — пока.
Ворочая огромную бадью, Конан не торопился.
У неторопливости его имелись две причины, и обе — весьма увесистые. Первая из них была всем и каждому понятна — а куда, собственно, торопиться служке, выполняющему грязную и совершенно рабскую работу? Обратно на кухню, где ему немедленно найдут новую не менее приятную работенку, которую по той или иной причине не желает выполнять никто другой?
Ха!
Но у его неторопливости была и другая причина.
Гораздо более важная…
Выгребная яма находилась в самом дальнем углу заднего двора. Этот угол был образован двумя стенами. Одна из них — внешняя — была сплошной и массивной. Она сурово и неприступно вздымалась на высоту трех человеческих ростов, сложена была из массивных блоков серого песчаника и украшена сверху многочисленными острыми пиками для достойной встречи незваных гостей. Конан оценил бы ее неприступность как очень и очень, может быть, даже очень-очень-очень, и в одиночку штурмовать бы, пожалуй, что и не решился.
Вторая стена была попроще. Так себе, да и то с натяжечкой. Простенькая такая стеночка, для начинающих.
В смысле штурма, потому что назвать простенькой кладку, известную среди профессионалов под названием «каменная вуаль», не смог бы ни один хоть чуть-чуть разбирающийся в архитектуре человек.
Эта стена была внутренней, и потому от нее не требовалось неприступности, высоты и массивности. А вот ветропроницаемость по причине жаркого климата очень даже требовалась. И ажурная, похожая на кирпичное кружево кладка эту проницаемость обеспечивала вполне, заодно служа и некоей символической оградой, этаким напоминанием для «своих».
За кружевной стенкою был сад.
И выгребная яма в самом дальнем углу у этой стены — это пока что было самое близкое расстояние, на которое Конану удалось подобраться к находящейся где-то в этом саду цели.
Забраться по этой стеночке мог бы, пожалуй, даже слепой, глухой, безногий и однорукий калека. Забраться-то он бы смог. И даже в сад спуститься, пожалуй, сумел бы.
А что дальше?
Сквозь пустоты в кладке сад просматривался неплохо, разве что слегка фрагментарно. За три проведенных на кухне дня Конан успел изучить доступные кусочки с тщательностью какого-нибудь фанатика-садовника, и уже практически каждое дерево в этом саду знал, можно сказать, в лицо. В ствол, в ветви, в… ну, что там еще у деревьев имеется? Вот во все это он их и знал. Всех, которых смог разглядеть.
Да только вот нужного персикового дерева среди них он так и не обнаружил.
Ни одно из деревьев почему-то не окружала дополнительная цепь в три ряда, украшенная каким-нибудь четким и недвусмысленным указанием, что вот именно этот ствол с ветками и есть то самое искомое Персиковое Дерево. Ну, на худой конец — хотя бы чем-нибудь ну очень угрожающе-зловещим. Типа «Остановись, смертный!» или многозначительный и сам за себя говорящий череп предыдущего неудачливого похитителя на острой палке рядом. Ни одно из увиденных Конаном деревьев не охранял днем и ночью особо бдительный страж. И, что характерно — ни на одном из деревьев не висели, мерцая нездешним светом, два волшебных персика, по отсутствию которых так убивался несчастный принц Джамаль.
Впрочем, и страж, и персики в саду имелись. Только вот персики почему-то предпочитали расти не парами, а большими скоплениями, склоняя своим обилием и тяжестью некоторые ветки чуть ли не до земли. Может, где-то среди них и присутствовало дерево всего лишь с двумя плодами, но оно совершенно терялось в общей массе более плодовитых соседей. Или же первоначальное предположение Конана было правильным, и за четыре прошедших луны да при хороших удобрениях и обильном поливе дерево это и само плодовитость свою существенно повысило, не желая от соседей этих самых отставать — кто их, эти волшебные растения, знает? Может, они тоже ревнивы к чужим успехам!
Но, как бы там ни было на самом деле, все сходилось к тому, что отсюда, из-за забора, Конан никак не мог определить заранее искомую цель. Возможно, пошастав по саду, он бы каким-то образом нужное и обнаружил, да только вот для проверки этого предположения ему необходимо было не только оказаться лично в этом самом саду, но еще и некоторое время там провести в полном и абсолютном одиночестве.
И вот тут-то как раз и начинались проблемы.
Потому что страж в саду все-таки был. Конан убедился в его наличии в первый же день. Огромный, грозный и жутко бдительный. Да и странным было бы, не окажись именно такого стража в том самом саду, в который выходили внутренние двери купеческого гарема.
Стражем оказался огромный, злой и бородатый выходец откуда-то из Черных королевств — судя по темной коже и курчавой шевелюре. Он периодически обходил сад и через отверстия в разделяющей дворик стене кидал мрачные взгляды на Конана, если тот оказывался поблизости. Дружелюбия и добрососедского отношения в этих взглядах отчего-то не замечалось.
Огромный звероподобный охранник всегда смотрел на Конана с такой мрачной ненавистью и видом столь угрожающим, что оставалось радоваться, что их разделяет пусть ажурная, но стена!
Однажды Конан не выдержал и перед уходом скорчил стражу страшную рожу. Зверообразный тип утробно зарычал, стукнул древком копья о землю и плюнул ему вслед.
Мощно так плюнул. От души.
Кого помельче — так и с ног таким плевком сбить недолго.
Причины возникновения внезапной ненависти к своей нынешней персоне у совершенно незнакомого человека Конан не понял. Да и не особо он над ней задумывался, над причиной этой — мало ли кому чего в голову взбредет? Над всякой чужой блажью башку ломать — так и вовсе ее сломать недолго! Больно нужно! А вот реакция собственного (пусть на непродолжительное время, но все-таки — собственного!) тела его неприятно удивила.
Тело испугалось.
До оторопи. До холодной испарины. До острых мурашек вдоль позвоночника и позорной слабости в коленях.
Подобное предательство не могло не злить.
А больше всего злился он еще и от запоздалого осознания того, что на самом-то деле пугаться не было ни малейшей причины. Ведь ему совершенно ничего не угрожало. Ну ничегошеньки! Жуткий страж сада не станет лезть через стенку на задний двор, чтобы расправиться с каким-то мелким служкой, как бы он не был зол!
По всем понятиям выходило так, что Конан не просто испугался до слабости в коленках, но еще и испугался-то из-за какой-то ерунды. А точнее — из-за неверной оценки ситуации. А вот это уже было действительно скверно. А еще более скверным было то, что теперь тот звероподобный страж за ажурной оградкой уверен, что Конан его боится. И не без оснований уверен-то, вот что самое неприятное! Поскольку это мерзкое тельце, похоже, готово отпраздновать труса и при следующей встрече.