– Возьми полотенце и вытрись, – приказал Дарвейн отрывисто и зло.
Он уже чувствовал, что теряет терпение. Да, невинная рабыня была, конечно, лакомым кусочком, но ее робость и неловкость начинали его раздражать. Он собирался быть с ней нежным и терпеливым, но вряд ли это получится, если сейчас все его мысли только о том, как он войдет в ее тело. Какой она должна быть тугой и горячей. И от этих мыслей у него сводило мышцы в паху, а из горла рвалось голодное рычание, точно у дикого зверя.
Лирин судорожно вдохнула. В горле застрял комок. Точно прикованная, она застыла на месте, не в силах оторвать взгляд от возбужденного мужского достоинства, которое лэр бесстыдно выставил напоказ. Его тяжелый член с блестящей от смазки головкой, перевитый рельефными венами, взбухшими от притока крови, показался ей монстром из ночного кошмара. Нет! Не может быть, чтобы кто-то стонал от восторга, принимая в себя это чудовище! В ее теле не найдется места, в котором могло бы поместиться нечто подобное!
Дарвейн по-быстрому окатил себя водой, смывая мыльную пену, схватил полотенце, приготовленное для него рабыней, и шагнул из ванны. Точными, быстрыми движениями он обтер мокрое тело и отбросил ненужную тряпку. Теперь его потемневшие глаза, не отрываясь, следили за девушкой, сжавшейся в комочек в самом дальнем углу кровати.
Тяжелая усмешка раздвинула сухие губы мужчины, когда он проследил за ее испуганным взглядом. С нескрываемым ужасом на лице девушка смотрела на его член, который все больше отвердевал под ее взглядом.
Словно хищник, вышедший на охоту, Дарвейн одним слитным движением оказался на кровати и завис над перепуганной рабыней, опираясь на руки. Его взгляд лихорадочно обшарил обнаженное женское тело, упиваясь белизной атласной кожи, приятной округлостью бедер, идеальными полушариями грудей. Пусть жизнь невольницы и не была сладкой, но ее нетронутое тело все еще оставалось упругим и соблазнительным. Конечно, через несколько лет от этой красоты не останется и следа: плохое питание, тяжелая работа и побои сделают своё дело, превратят юную девушку в старуху раньше времени. Но сейчас она была так возбуждающе пуглива, так соблазнительно прекрасна, что Дарвейн не видел смысла истязать себя ожиданием. Страх девственницы, боящейся своего первого мужчины, подействовал на него лучше всякого афродизиака. Раздувая ноздри, втягивая в себя этот остропряный аромат, он одним ударом колена раздвинул ее судорожно сжатые ноги и навалился всем телом.
Лирин застонала, почувствовав, как что-то твердое и горячее уперлось в ее промежность. Страх сковал тело девушки, заставляя сжаться внутренние мышцы. Мужчина недовольно заворчал, облизал свои пальцы и направил их туда, где только что был его член. Нетерпеливо раздвинул нежные складочки и проник дальше, грубо вторгаясь в нетронутое тело.
Лирин закричала от жгучей боли, которая, казалось, разорвала ее пополам. Слёзы брызнули из глаз, дыхание перехватило. Дарвейн грубо выругался, зажимая ей рот одной рукой и резко, одним толчком вошел в нее на всю длину.
Внутри она оказалась еще прекраснее, чем он представлял: такая тесная, такая горячая. Нежная, шелковая, живая перчатка, туго охватившая его возбужденную плоть. Он начал двигаться в ней сильными, грубыми толчками, чувствуя скорое приближение разрядки и не желая ее оттягивать. Потом, все потом. Ночь длинна. У него еще будет время показать ей все радости жизни. До утра девушка будет петь в его руках, как хорошо настроенная арфа, а сейчас он хочет только одного, чтобы это напряжение внутри наконец-то взорвалось, дав разрядку обезумевшему телу.
Наконец, Дарвейн почувствовал невероятное облегчение, вырвавшееся из него вместе с тугой горячей струей. Напряженные мышцы расслабились, и покрытое потом тело рухнуло на кровать, подмяв под себя неподвижную девушку. Мужчина тяжело дышал, его грудь ходила ходуном, как после яростной битвы на мечах. Откатившись от рабыни, он глубоко вздохнул и с некоторым сочувствием произнес:
– Первый раз всем больно. Можешь встать и обмыться.
Девушка даже не шевельнулась, продолжая молча лежать. Дарвейн приподнялся на локте и настороженно заглянул ей в лицо.
Неужели он был настолько груб?!
Она лежала бледная, как полотно. Глаза были плотно закрыты, на раздавленных мужской ладонью губах виднелись кровоподтеки. Дыхание стало поверхностным, едва слышным, на нежной коже бедер проявились безобразные синяки, а всю промежность покрывали засохшие пятна крови.