— Дорис! — позвала она секретаршу-регистратора. — Зайди ко мне, пожалуйста.
Андреа иногда смотрелась, как в зеркало, в библейскую заповедь, в рамке под стеклом висящую на стене. Так она поступила и сейчас. Из «зеркала» на нее смотрела женщина в желто-белом костюме-тройке с белым воротником-стойкой — этот символ духовного сана надевался в официальных случаях. Андреа прошлась жесткой щеткой по волосам, тронула губы помадой кораллового цвета с перламутром — и была готова. Голубые с сиреневым отливом глаза были достаточно выразительны без всякой косметики.
— Можешь не говорить, куда ты собралась, — сказала Дорис, входя в кабинетик. — Навещать болящих и страждущих. А почему бы тебе не пропустить один вечерок? Просидев полторы недели в суде, любой бы валился с ног.
Андреа призадумалась.
— Да, этот процесс выбил меня из колеи. Я пытаюсь чем-то себя занять, чтобы не вспоминать о нем.
— Если хочешь это обсудить, я — вся внимание, — сочувственно сказала Дорис.
— Как-нибудь мы этим займемся, — ответила Андреа. И в самом деле, если она и стала бы с кем-то говорить на эту тему, это была бы Дорис. — Но сейчас я направляюсь к женщине по имени Барбара Монтгомери. К ней только что приехала из другого штата мать, у которой нашли рак. Видимо, мать очень испугана и расстроена, и Барбара просила меня заскочить к ним домой.
— Да, визит пастора Анди, как тебя многие называют, будет очень кстати.
Андреа улыбнулась в ответ. Дорис — привлекательная блондинка лет тридцати, мать троих детей — стала ей подругой почти с первого дня знакомства. Пару лет назад, когда Андреа была посвящена в сан священника, не всем это понравилось. Кое-кто до сих пор не смирился с этим. Но Андреа научилась игнорировать эту неприязнь и добиваться своих целей любой ценой.
Подойдя к Дорис, она крепко ее обняла:
— Спасибо, ты настоящий друг.
— У тебя много друзей, помни об этом. Ты золото, а у тех, кто этого не понимает, не все в порядке с головой.
— А когда ты пришла в нашу церковь работать секретарем — сам Бог тебя послал. — Андреа взяла в руки портфель и сумочку. — В соседней комнате занимается хор; пожалуйста, напомни Тому все запереть, когда они уйдут. Тебе не нужно ждать, пока они кончат, а то ты поздно заберешь детей у матери. Ты и так получаешь меньше, чем следует, а тут сверхурочные, да еще в пятницу.
— Ладно, неважно. Крейг уехал до следующей среды, мама тоже не возражает.
— Зато я возражаю. — Андреа произнесла это твердо.
— А как насчет тебя? — Дорис посмотрела с укоризной. — Сплошная работа, никаких развлечений. Знаешь, что говорят...
— Я люблю свою работу.
— А как насчет другой любви, например мужчины к женщине?
— Про эту любовь расскажешь мне ты.
— Я заметила двух парней, которые аккуратно приходят на каждую воскресную службу, — они по тебе с ума сходят, а ты их в упор не видишь. Где же твоя любовь к ближнему?
— Я знаю, о ком ты говоришь, они оба мне нравятся. — Андреа сказала это уже на ходу. — Но ни один меня не трогает в смысле той любви, о которой ты говорила. Кроме того, церковь не одобряет романов между священником и прихожанином. Не говоря уж о том, — скривилась Андреа, — что такой роман сильно не понравится супругам Слоан, чего мы никак не можем допустить.
— Во-первых, эта пара — далеко не весь приход, во-вторых, они живут в мире собственных выдумок.
— Не считай меня глупой, — ответила Андреа. Такие, как Марго Слоан, действительно опасны, и их хватает во всем мире (уж это-то она знала прекрасно).
Дорис догнала ее.
— Черт с ними, Слоанами, скажи мне другое. Если бы ты встретила человека, симпатичного тебе, неужели ты бы его отвергла?
В ее воображении вдруг возник образ Гастингса, ни с того ни с сего. Значит, он все еще меня волнует? — подумала Андреа и сказала вслух:
— Если бы я встретила человека, который заставил бы меня забыть Марка, может быть, я бы его и не отвергла. А теперь забудь про всякое сватовство. Мне надо идти, увидимся в воскресенье.
Через двадцать минут Андреа припарковала машину перед высотным жилым домом в центре города и нажала кнопку домофона у подъезда. Когда ей ответили, она вошла внутрь и поднялась в лифте на пятый этаж.
Более двух часов ей пришлось провести в квартире Барбары Монтгомери, в основном разговаривая с ее матерью, которую близкие люди называли Зиной. Зина много плакала, делясь своими страхами и предчувствиями, а Андреа утешала ее, как могла.