В назначенный день Краснова пришла вовремя. Этакая толстенькая как бультерьер торгашка. Неудобно делать подобное сравнение, но ведь действительно похожа. Пригласил в кабинет. Сидит, даже ухом не ведет и на меня не смотрит. На столе папка с заявлениями, объяснениями, справками и документами по каждому клиенту. Опровергать все это Красновой будет непросто. Спросил о том, с чего все началось, и:
-- Колупаева знаете? -- бросил как бы между прочим.
-- Кого?
-- Анатолия Колупаева, с которым в институте вместе учились?
-- И что?
-- Так знаете или нет?
-- Допустим, знаю, -- ответила равнодушно и вполне спокойно, будто это ее и не волновало.
-- Деньги у него брали? -- Сумму называть не стал и на что он их передал, тоже.
-- Ну отдам, -- равнодушный, словно заранее продуманный ответ. Глянула исподлобья: -- Всё?
-- Да нет, не всё. -- Я пододвинул к себе папку, раскрыл и назвал одну, вторую, третью и все остальные восемь или девять фамилий, которые были у нее записаны в блокноте. И вот тут-то до Красновой дошло, что дело не такое простое, как ей казалось, и надо как-то выкручиваться. Еще раз внимательно поглядела на меня, потом на лежавшую передо мной папку.
-- Поясняю, -- заявила раздраженно, -- что брала деньги взаймы для ремонта дома. Верну, раз ему надо. Но не сразу.
-- Для ремонта?! Да за такие деньги можно целый замок построить! -- удивленно воскликнул я.
Наступило молчание. Потом я по памяти стал называть все новые и новые фамилии. Назову -- и по папке ладонью постучу, назову -- и постучу.
-- А что? -- поинтересовался я. -- Действительно заместитель председателя облисполкома (назвал фамилию) ваша родственница?
-- Вам-то какое дело! -- огрызнулась Краснова.
-- Мне никакого, а вот для вас это имеет очень большое значение. Если она ваша родственница и в чем-то вам содействовала, то сами должны понимать и о ее ответственности перед законом. Если же вы оболгали человека, то ваша мера наказания будет значительно выше, а за мошенничество -- года три получите, не больше. Но это суд решит.
-- Нет, никакая она мне не родственница и ни в чем не помогала, -- вздохнула Краснова. -- Все это чьи-то сплетни. -- Открыв сумочку, достала платок и стала прикладывать его ко лбу, глазам, щекам.
-- Дайте-ка мне ваш блокнот, что в сумочке лежит, -- попросил вдруг я вежливо.
-- У меня нет никакого блокнота! -- вспыхнула Краснова.
-- Есть-есть, я видел. На нем еще поздравление с 8 марта.
-- Успели и туда залезть, -- зло прошипела Краснова.
-- Не будем торговаться, -- предложил я. -- А книжечку дайте, не стану же я силой ее брать?
Краснова достала записную книжку и не положила, а просто швырнула на стол и отвернулась. Видно, крепко прижал я ее.
Взяв блокнот, стал перелистывать его. Нашел записи о клиентах. О, да тут уже и новые!
-- Я пожалуюсь на вас Константинычу и прокурору, -- услышал вдруг угрожающие слова Красновой. Александр Константинович Денисов (я об этом раньше говорил) -- начальник районной милиции. Константинычем его доверительно звали самые близкие из его окружения. Видимо, пять дней после получения повестки Краснова искала какие-то подходы к руководителям правоохранительных органов района. По-свойски назвав начальника милиции Константинычем, она хотела показать, что состоит в доверительных с ним отношениях. Приемчик старый, уж этим-то меня не запугать. Возможно, и обо мне что-то успела разузнать, но меня это не волновало. За время работы по делу Красновой мне поступил по ней лишь один звонок. Я даже не разобрал фамилию звонившего, представившегося сотрудником областной службы БХСС. Он поинтересовался, что там за вопрос я решаю. «Ничего особенного», -- ответил я, и на том разговор прекратился. Не исключено, что кто-то проявил бдительность, когда я начал изучать журналы приема граждан областным руководством. Чему же тут удивляться? А может, кто из опрошенных мной потерпевших передал наш разговор кому-то еще. Все могло быть.