Вот и дом божественной Юлии. Сейчас мы войдем внутрь, и ночь станет удивительно приятной. Огонь в очаге, вино в бокале, красавица на ложе, что еще надо человеку, чтоб провести время до утра? Постучал в дверь условным стуком, а в ответ – тишина. В переулке уже топот слышен. Человек десять, городская стража малым числом не ходит. Это у преторианцев патруль три человека. Они мастера боя, им во всем мире нет равных. Только тысяча «бессмертных», личная гвардия парфянских царей, но она далеко от Рима. Варвар к двери прижался, клинок в щель просунул, и поднял засов вверх. С тихим скрипом дверь отворилась. Мы в помещение ворвались, словно за нами Цербер гнался. Вернул я брус деревянный на место на ощупь и вздохнул с облегчением.
- Варвар, у тебя есть имя и фитиль с огнивом? – спросил его я.
- Стой, где стоишь, - ответил он. – Сделаешь шаг и врежешься в лавку у стола. А зовут меня… - и зашипел что-то на змеином языке. – Неразумно огонь зажигать, заметят с улицы.
Взял меня в темноте за руку и потащил вбок. А потом по лестнице на второй этаж. Дом был пуст, никто меня не ждал. В сочетании с засадой на улице это обстоятельство наводило на неприятные мысли. Кажется, я попал в очередную ловушку.
- Вот кушетка с подушкой, устраивайся на ней, - предложил мне случайный спутник. – До утра еще далеко. А я здесь у стеночки на полу устроюсь.
Ну почему у дикарей такие сложные имена. Звался бы он Захуромаздра или Катулл Доминициан Марцелл, просто и понятно, а то придумают неизвестное даже богам слово, попробуй, запомни его.
- Я буду звать тебя Гней, - сказал я.
- Как Помпея Великого? – спросил сумрак. – Зови.
Нет, это не варвар. Кто сейчас помнит историю города. Артистов в театрах, гладиаторов, мимов на площадях, гетер храмовых, этих всех помнят. Они на виду, любимцы плебса. Хлеба и зрелищ требует великий город, а этот сброд всегда на виду. Недавно мим Феликс справил нужду прямо со сцены, разговоров было на неделю. Все обсуждали размеры его достоинства. Благородные римлянки наперебой предлагали ему свои ножны для клинка. Дырки под затычку.
- Кого ты помнишь еще?
- Со времен Атлантиды? – усмехнулся голос в темноте.
Нет, это не дикарь, но выговор абсолютно невозможный.
- Спи, наговоримся, жизнь впереди долгая, - и брякнул металлом о стену.
Сколько себя помню, меня все время хотели убить, и первый раз я так спокойно спал на обеденной кушетке в чужом доме-ловушке рядом с неизвестным, которого знал всего час.
Разбудили меня лучи солнца. Многие в городе уже думали закрыть половину храмов. Новые уже строили только за городом. Рядом с Пантеоном было не пройти через толпы верующих, создавалось впечатление, что в Риме уже никто не работает. Я повел Гнея на набережную Тибра, пусть дольше и дальше идти, зато никто локтями не пихается и помои на голову не льет. На мраморной базилике рабы уборщики замывали надпись. Опять что-то ругательное начертали, как они исхитряются в темноте писать? Посмотрим.
Жена пятого легиона. Да, немало солдат в той постели ночевало, любит плотские утехи почтенная Домна, но приписывать ей знакомство со всем легионом, это перебор. Легкость нравов в империи царит необыкновенная, все живут так, будто завтра наступит страшный суд, про который любят твердить бродячие проповедники уже мертвого бога или его сына. Речи их скучны, слова нелепы. Он накормил тысячу человек малым числом хлеба. Как он потом от них убежал, интересно? Они наверняка за ним увязались в надежде на следующую кормежку. Вон на перекрестке стоит один из последователей религии рабов. Все мимо проходят, а он кроет римлян почем зря на арамейском, изредка вставляя греческие слова. Дерьмо собаки, например.
- Эй, пророк, пошли в таверну, мы угощаем, - хлопнул его по плечу Гней. – Расскажешь нам о дальних странах, о горах достающих до неба, о сверкающей на солнце ледяной шапке Килиманджаро. Потом мы выпьем за бессмертную душу Понтия Пилата, всадника Золотое Копье, простого римского наместника, превращенного вами в посланца дьявола. Как тебя зовут, старец?
- Ты можешь звать меня Камень или Петр, как тебе удобней.
- Тогда я буду звать тебя епископ. За Рим, вечный город!
И мы выпили за камни мостовой, и за стены домов, и за термы старые и новые, за лупанарии на Авентине, и за все холмы Рима. Боги стали раскачивать землю, вокруг нас толпились стройными шеренгами преторианцы, а я был счастлив и кричал:
- Домой пойду только с друзьями. Мы берем их с собой!
Центурион Плавт пренебрежительно на них смотрит, один в тунике драной, другой вообще в наряде странном.