Ильдар улыбнулся. Он тоже изучал Орея, но пока в его блеклом взгляде не читалось насмешек, только глубокая задумчивость.
– Садитесь, – Урсан указал на подушки в центре комнаты. Они лежали вокруг круглого столика, где уже стояли сладости и высокий кальян. Орей волновался, чувствовал тошноту, поэтому благоразумно помалкивал.
Мужчины неспешно разместились вокруг стола, и Оттар начал расспрашивать Урсана о семье, о здоровье, тот интересовался в ответ, еще раз выразил соболезнования из-за Хасана. Этот разговор был лишь частью местных обычаев и несколько не отражал внутреннего состояния говоривших. Орей слушал их неторопливую беседу и чувствовал себя совершенно чужим.
Потом Урсан взял деревянную трубку кальяна и торжественно передал её Оттару. Тот глубоко затянулся дымом, выдохнул, и в воздухе запахло медом и цветами. Далее трубка перешла к Арслану.
– А ты, монах, куришь благовония? – спросил Урсан.
– Нет, – помотал он головой.
– Что ж, можешь попробовать… Если ваш Устав не запрещает.
Арслан в этот же миг, не дожидаясь согласия, протянул трубку Орею, и тот неуверенно принял.
– Просто вдохнуть?
– Да, давай, – на лицах мужчин родились улыбки. Странные, выжидающие. Они как три змея в траве перед броском на зазевавшуюся мышь.
Орей вдохнул, внутри кальяна что-то забулькало, а рот монаха заполнила такая пьянящая сладость, что в горле запершило, от обилия слюны захотелось сплюнуть, и даже к глазам подступили слезы. Монах закашлялся, давясь дымом. Мужчины, включая главу семейства, зашлись добродушным снисходительным смехом, Орею стало не по себе, сердце тревожно забилось, но вдруг старик произнёс:
– А помнишь, Урсан-лаа, как сам поперхнулся в пятнадцать лет… Весь позеленел…
Все разом притихли. Урсан продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало. И также продолжились неторопливые разговоры. Великий Круг, золото, барык, стражники…
До тех пор, пока угольки на верхушке кальяна не остыли.
– Зулла! – закричал Урсан. И в комнате через пару мгновений появилась немолодая дородная женщина в синем платье и лиловом платке. На её лбу висела серебряная цепочка со свисающей каплей янтаря. Одно только это украшение говорило о богатстве Мас Харунов и давало Орею понимание, почему они на стороне старосты. Ведь у них и так все хорошо, и никто не пострадал от стальных когтей убийцы. К чему что-то менять?
– Мед моей жизни, убери кальян, – мягко обратился к женщине Урсан. Монах чуть не поперхнулся собственным вдохом.
После грубых воплей и несдержанности Арслана, обращающегося с Зариме как со скотиной, эти ласковые слова показались чуть ли не откровенным признанием в любви.
«Мед моей жизни», – мысленно повторил про себя Орей,, стараясь душой прочувствовать эту фразу. Он смог бы кого-нибудь так назвать?
Женщина с улыбкой подошла к столу, ступая мягко и плавно как любимая кошка. Она легко подняла кальян и унесла. Монах взял с блюда какую-то пластинку, посыпанную белой пудрой, и понял, что это грушевый мармелад. Ничего вкуснее он в жизни не ел!
Когда женщина удалилась и мужчины остались одни, Урсан достал из-под стола небольшую, размером с ладонь, металлическую коробочку, украшенную вязью символов. В них Орей прочел охранные слова, окантовывающие крышку.
«Чаша ифрита всегда полна,
из пустоты не получишь ни любви, ни вина.
Взгляни же в лик демона,
Но не поддавайся азарту».
– Ифрит? Это же дух? – поинтересовался Орей, прочитав надпись.
– О, да. Злой дух темных желаний. Доставая карты, мы должны помнить, кто их придумал, и играть осторожно, – рассказал Урсан.
– Я бы в это не верил, – поделился Арслан. – Ифритов выдумали для того, чтобы предостеречь детей от азарта.
– Что ж, может быть, и демонов тогда не существует? – оспорил Орей. – Если не верить в это, то может быть, и Аль-кзаара не было?
На него поднялись три пары изумленных глаз. Ильдар нахмурился, сцепив пальцы в замок.
– Все говорят, что ты встречал демона, монах, – сказал Урсан. – Это правда?
– Да, встречал. Видел собственными глазами, что демон сделал с моим старым другом.
– А ифрита встречал?
– Нет, но если Высшие допустят эту встречу, хочу быть готов, – бесстрашно заявил монах. – Какую бы сделку он мне ни предложил, в какую бездну ни открыл бы дорогу, я откажусь.