История известная: однажды он спас ребенка, приютив того в своем театре, и за добрый поступок ему добром не отплатили.
Халим опустился на колени, обнял меня большой рукой, и я невольно вздрогнул.
– Не бойся, Ари. Не обижу. – Он стиснул мое плечо и слегка меня встряхнул. – Да, ты работаешь как вол, однако такова цена нашей жизни. Все же я не таков, как те, кто причинял тебе боль.
Халим снова сжал пальцы, и я кивнул. Слово свое он держал, однако я привык к тому, что рано или поздно рука дающего тебя бьет. Вопрос времени… Причин тому немало: неудачный день, скудная выручка – и вот ты попадаешь под раздачу.
Я сделал все, чтобы лицо не выдало завладевшие мной горькие думы. В труппу лицедеев меня не допускали, но кое-какие основы ремесла я усвоил.
– Ты неглупый мальчик, Ари, – продолжил Халим, и я ухмыльнулся. – Вот только порой умным быть опасно. Знаешь, что еще опаснее? – Взгляд его был долгим и многозначительным, но я покачал головой. – Еще опаснее быть маленьким умным засранцем. – Халим резко выбросил вперед руку и зажал мой нос двумя пальцами.
– Ой! – вскрикнул я, отпрянув и схватившись за лицо. Ничего страшного – боль прошла уже через пару секунд.
– Это тебе за то, что не запер дверь. Выстудишь трюм. Не знаю – может, твоему юному телу холод нипочем, – добавил он, толкнув меня в плечо, и я невольно сделал шаг назад. – А вот для меня – ничего хорошего. – Ткнув пальцем в грудь, он потер ее левую сторону, затем помассировал колени. – Старый очаг не должен остывать. К тому же мои суставы скрипят и щелкают, как твои механизмы.
Халим был человеком средних лет и выглядел на свой возраст, однако жизнь на грани нужды преждевременно его состарила. Уставал он куда быстрее, чем мужчины на десяток лет старше. Зимними вечерами, когда ветер становился сухим и колючим, Халим задыхался.
Не могу сказать, что меня отчитывали, и все же я задумался, смущенно уставившись в пол:
– Прости, Халим. Этого больше не повторится. Обещаю.
В его глазах мелькнула сердитая искорка, и он со вздохом подмигнул:
– То же самое ты говорил и прошлый раз. – Положив ладонь на мою голову, Халим взъерошил мне волосы и слегка пихнул в плечо. – Ладно, перейдем к более важному разговору. – Я сосредоточился перед испытанием. – Какую пьесу сегодня давали в нашем театре?
Последовательность своих действий при каждом представлении я более или менее помнил и репертуар театра знал.
Другое дело, что в последнее время Халим взял за правило с каждым разом усложнять мой экзамен и приставал с подобными вопросами все чаще. Не самое приятное занятие для мальчишки…
Я напряг мозги, припоминая, что сегодня делал. Итак, поднял на шкиве пару холщовых мешков, раскрашенных под привидения. Во всяком случае, последний раз, когда мне пришлось работать с этим механизмом, они точно были призраками. Барабанная дробь, звук дождя – значит, на сцене якобы разразился шторм. Выбор не так уж и велик, а основная подсказка – дым.
Словно услышав звучавший на сцене текст, я, к своему удивлению, уверенно выпалил:
– «Демоны Динтура»!
Халим сдержанно улыбнулся. Не похоже, что чрезмерно гордится своим учеником. Вроде бы так и должно быть. А вот для ребенка верный ответ значил многое.
– Молодчина! – Он снова по-дружески меня подтолкнул. – Тот, кто удерживает в памяти истории – и вправду молодец. Это у тебя в крови, – нацелил он палец мне в грудь. – Работай над собой – и станешь величайшим сказителем, которого видел мир.
Я тоже натянул на лицо фальшивую улыбку, задрожавшую на губах, словно пленка на вскипяченном молоке. Похвала Халима затронула тот тайник души, о котором я старался забыть. В подобных тайничках кроется память о родителях, а мне вспомнить было решительно нечего, поэтому там царила пустота. С губ слетел вопрос, который я задавать не хотел:
– Что ты знаешь о моей крови, Халим? – Он замялся, обдумывая ответ, но я его опередил: – Кем были мои папа и мама? Ты никогда о них не говорил, а о крови упоминаешь то и дело.
Халим прищурился, бросив на меня добрый сочувственный взгляд, и пожевал губами, словно подыскивая нужные слова.
Ну да. Какое еще лицо должно быть у человека, пытающегося ответить на вопрос сироты? Тем более что вопрос этот зрел годами.
– Твои родители были подзаборной швалью. – Голос раздался из прохода слева от меня. Звучал он мягко, словно лил мед на мою израненную душу, а вот смысл…