Кит медленно поднялся на ноги, зажимая обеими руками кровоточащий нос.
Он взглянул на сына в поисках поддержки, но Трей даже не взглянул на него.
Уитмарш держал руку на плече мальчика, пока мы гуськом шли к ожидающей лодке. Это был хитрый ход с его стороны. Трей был…
вероятно, единственный человек, которого мы все попытались бы защитить — все мы, за исключением Кита.
К этому времени Мейсон уже завёл мотор, и винт начал вращаться. Его шум заставил взлететь пару неуклюжих птиц, похожих на белых цапель.
Чернокожий, ворвавшийся в кабинет Брауна вместе с Мейсоном, ждал нас с другим «Моссбергом» на носу лодки. Хейнс стоял чуть позади, небрежно держа свой обычный «Смит-Вессон». Казалось, он целился не только в нас, но и в Уитмарша, но это было трудно определить, потому что его глаза снова были скрыты за очками «Оукли».
Если Уитмарш и заметил это недоверие, то виду не подал. Несмотря на то, что ожоги за день прошли, он всё ещё сильно потел, и его рубашка уже промокла насквозь.
Что случилось, Джим? Это слишком хладнокровно для тебя? У тебя не было никаких... неприятности в мотеле, не так ли?
Мы, четверо осуждённых, оказались в одном ряду в центре аэроглиссера. Трей устроился между мной и Шоном, а Кит остался сидеть один, громко шмыгая носом, на другом борту. Его избегали даже в последние мгновения его жизни.
Лонни отцепил носовой канат от стойки и прыгнул в переднюю часть вместе с чернокожим парнем. Уитмарш не так ловко забрался в ряд сразу за нами, а Хейнс, притаившийся за ним, всё ещё улыбался, словно это было самое веселое времяпрепровождение в одежде за много лет.
Мейсон прибавил обороты и отъехал от причала, и я сразу понял, почему он надел эти наушники. V8
начал реветь, когда аэроглиссер проплыл через небольшой залив и направился к открытому болоту за ним, постоянно набирая скорость.
Поверхность болота была покрыта толстым слоем водяных гиацинтов, но, не имея никаких выступов на корпусе, аэроглиссер скользил по нему. Он едва прорезал себе путь сквозь растительность, оставляя мало следов, указывающих на место нашего последнего пристанища.
Мейсон прибавил газ, и мы уже летели. Он управлял аэроглиссером уверенно, уверенно вписываясь в повороты и огибая крупные заросли водорослей и полузатопленные деревья. Насекомые всех мастей.
в нас врезались с такой силой, что невозможно было дышать с открытым ртом, иначе бы вы проглотили столько, что это можно было бы считать последним приемом пищи.
И все время, пока мы двигались, я наблюдал за мужчинами, которые наблюдали за нами, выискивая передышку, слабость, момент невнимания, который мог бы дать нам шанс.
Он так и не пришел.
Примерно через десять минут Мейсон отпустил мотор, и скорость аэроглиссера упала, пока он не замер в воде, позволяя мотору лениво работать на холостом ходу. Внезапное затишье шума по сравнению с этим казалось оглушительной тишиной. Без пронизывающего прохладного бриза температура резко поднялась, и казалось, что мы снова вернулись к дневной жаре, хотя закат уже был в самом разгаре.
Мы отплыли достаточно далеко, чтобы скрыться от небольшого причала и соседнего здания, и так сильно вильнули, что я даже не смог указать направление обратно. Мы оказались в глуши, в окружении кипарисов, возвышавшихся над мутной водой, укрытых испанским мхом, который в конце концов их поглотил.
Я с растущим беспокойством взглянул на потемневшую воду у лодки. Я знал, что там водятся змеи, а также аллигаторы, на которых Ливингстон Браун рассчитывал избавиться от наших останков.
Рядом на поверхность вырвались пузыри. Я пытался убедить себя, что это просто газ от гниющих растений. Вышло не очень убедительно.
Мейсон, похоже, тоже осматривался, пользуясь преимуществом своего возвышенного положения. Через мгновение он указал влево, и, следуя его направлению, я заметил длинный, скрюченный силуэт затонувшего аллигатора примерно в ста метрах от себя.
Если судить по той части, которую я видел в сумеречном свете, то это был крупный экземпляр. Я никогда раньше не видел ничего подобного в дикой природе и вынужден был признать, что испытываю некоторое стереотипное отвращение к гротескному виду с этими двумя рядами костяных пластин вдоль спины и длинным плоским черепом. Возможно, сыграло свою роль то, что мы были главным блюдом в его меню на ужин. Присмотревшись, я уловил ещё одно скрытное движение, рядом с первым, затем и третье.
Боже мой, здесь ими кишит.
Я взглянул на Шона. Его лицо было напряжено, кожа на скулах была натянута, брови нахмурены. Я чувствовал, как его тело извивалось, словно змея перед ударом, ожидая малейшей возможности, малейшего колебания воздуха.