«Ага», — сказал я. «Всё верно».
«Ни хрена себе», — удивленно произнес Ксандер, и я почти услышал, как он качает головой.
«Они спросили у Генри его адрес?»
«Нет, но это было бы несложно выяснить. Он рассылал письма со своего сайта — ну, знаете, с той самой теорией заговора, о которой мы вам рассказывали? Было бы глупо с его стороны, если бы у Уитмарша были друзья в полиции. Они бы легко его выследили».
«Что-нибудь еще было?»
«Нет, всё именно так. Как вы думаете, этот парень, Уитмарш, убил Генри?»
«Возможно», — ответил я, хотя и понимал, что всё не так просто. «Я всё ещё пытаюсь разобраться».
Последовала пауза, а затем Ксандер сказал: «Слушай, мужик, передай Трею, что мне немного жаль, что я так на вас наорал в больнице. Я просто немного переживал за тебя».
Скотт, понимаешь?
«Мы все были такими».
«Да, я знаю», — пробормотал он. «В любом случае, мне пора идти. Мне вообще-то нельзя разговаривать по телефону. Мои родители просто в ярости от произошедшего. Они просто в шоке. А я так спокоен».
«Спасибо, Ксандер, — сказал я искренне. — Это очень помогает».
«Да, ну, пожалуйста», — смущённо сказал он. «И ещё кое-что, ребята. Не возвращайтесь к Скотту. Дело не только в том, что его родители вернулись, но и в том, что копы повсюду».
«Хорошо», — сказал я. «Спасибо за предупреждение».
«Не волнуйся», — сказал он. «Ты можешь остаться здесь, но, как я уже сказал, думаю, я под домашним арестом, лет так до двадцати ».
Он говорил, что двадцать – это очень далёкий и весьма преклонный возраст. Мне было примерно вдвое больше двадцати, чем Ксандеру ещё предстояло пройти. Я вдруг почувствовал себя очень старым.
Когда я закончил разговор, Трей спрыгнул с перил. «И что он сказал?» — спросил он.
«Ну, Джерри, похоже, позволяет Уитмаршу говорить за нее, но...»
«Не то!» — перебил он, язвительно упрекая меня в моей ошибке. «Насчёт Скотта! Что он сказал о Скотте?»
«Его перенесли», — сказал я. Трей услышал «но» в моём голосе и нетерпеливо махнул рукой, словно желая поскорее приступить к делу. «Есть некоторые сомнения в том, насколько он сможет восстановить подвижность».
Трей на мгновение застыл, открыв рот. Страдание разлилось по его лицу, словно медленно треснувшее окно. Он сунул руки в карманы, сгорбил плечи и отвернулся.
Я позволил ему пройти до середины парковки, прежде чем сдался и поспешил за ним. Он не хотел смотреть на меня, вырываясь, когда я пытался схватить его за руку. Мне эта игра надоела быстрее, чем ему. В конце концов, я настолько потерял самообладание, что смог поймать его дергающееся запястье и зафиксировать его. Это заставило его замереть с испуганным криком.
Он повернул ко мне лицо, полное упрека и слёз, вызывая во мне чувство вины. Я оттолкнул его.
«Прекрати, Трей», — резко сказала я, наблюдая, как он безуспешно пытается совладать с замком. «У нас нет времени на жалость к себе. Это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Скотт серьёзно ранен. Это ужасно, но ты ничем не можешь ему помочь, кроме как сделать всё возможное, чтобы разобраться в этом».
Если он сдастся и бросит всё на самотёк, то это будет просто насмешкой над тем, через что он проходит. Всё это будет напрасно».
Он замер и молчал несколько секунд. Я видел, как его грудь поднималась и опускалась, когда он сделал пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Затем он с удивительным достоинством сказал: «Не могли бы вы отпустить мою руку?»
Я тут же подчинился, готовый снова его поймать, если он побежит, но он не двинулся с места.
Мы стояли так какое-то время. Небо над нами приобрело тот драматичный розовато-голубой оттенок, когда день сменился вечером, оставив после себя шедевр формы и цвета, раскинувшийся по всему небу. Внизу, не обращая внимания на красоту, открывающуюся сверху, машины мчались по Атлантик-авеню.
Только когда ярко-жёлтый «Мустанг» с откидным верхом, полный шумных ребятишек, чуть быстрее свернул с дороги и помчался в нашу сторону, мы тронулись. Трей теперь был послушен, позволяя мне вести его через дорогу, сам послушно пробираясь рядом со мной сквозь промежутки между машинами. Свет становился всё ярче, и у всех были включены фары. Мы спустились по ближайшему пляжному пандусу и вышли на песок.
Только тогда мальчик прочистил горло. «Итак», — спросил он, — «что там было написано?»
Мне не нужно было спрашивать, о чём он говорит, но я всмотрелся в его лицо, словно проверяя, действительно ли он хочет знать на этот раз. В его взгляде не было и следа сарказма.
Я передал ему полный отчёт о том, что рассказал мне Ксандер. Когда я закончил, он снова замолчал, нахмурившись. Я подумал, что ему, должно быть, было тяжело смириться с двуличием Генри. Трей в последнее время усвоил несколько непростых уроков о доверии.