«Совсем заброшенный, нежилой вид, — подумала Лида. — Надо будет сначала хорошенько прибрать…»
У окна на гвоздике висел длинный белый халат. Лида тихо, словно боясь кого-то потревожить, прошла через кабинет и потянулась к халату.
Он был сильно велик ей — с мужского плеча. Анна Николаевна говорила, что тут прежде был фельдшер мужчина.
Все-таки Лида надела халат, завязала пояс. Жаль, что не было зеркала: взглянуть бы, как она выглядит. Лида села за стол вполоборота к пустому стулу, за которым скоро, быть может, уже завтра, будет сидеть ее первый пациент.
— На что жалуетесь? — спросила она воображаемого пациента.
Вопрос прозвучал слишком робко.
— На что жалуетесь? — погромче повторила Лида.
Нет, опять не так. Надо же сначала записать фамилию.
— Садитесь, пожалуйста. Вот на этот стул. Как ваша фамилия?
— Шабалин — моя фамилия.
Лида вздрогнула всем телом и вскочила. Пожилой мужчина стоял в дверях и серьезно, даже строго глядел на Лиду.
— Мочи нет, до чего голова болит, — сказал он и не спеша прошел к тому самому стулу, на который указывала Лида. — Пилюль бы каких, что ли, дала, дочка.
Лида все еще стояла у стола и не могла произнести ни слова. Пациент, видимо, почувствовал ее растерянность и сам смутился.
— Мне баба советовала, чтоб до завтра погодить, — проговорил он, — да уж больно замучился. Услыхал, что ты приехала, и пошел. Да ты садись, не бойся.
— Я не боюсь, — сказала Лида. — Давно у вас болит?
Она долго выспрашивала и выслушивала своего первого пациента, измерила кровяное давление, потом дала ему пирамидон и направление в больницу. Но пациент сказал, что пирамидон ему не помогает, а в больницу он не поедет, так как он бригадир и сейчас самая работа.
Шабалин уходил явно разочарованный, Лида по его ссутулившимся плечам видела, что он недоволен и расстроен, и ей хотелось побежать за ним вслед, догнать его, вернуть и вылечить. Но она не знала, как вылечить.
А он в дверях вдруг обернулся и сказал:
— Ты бабку Лиходееву опасайся. Это она прежнего фельдшера выжила. Как бы и тебя…
— Да ну! — сказала Лида. — Какая-то бабка…
Старуха Лиходеева пришла на следующий день. Лида вместе с теткой Маришей уже навела в медпункте порядок, и в воздухе теперь не пахло пылью, а только лекарствами и немножко сыростью от непросохшего пола. Сама фельдшерица была в белоснежном халате, который ей сшила мама еще там, дома. Лида любила, чтобы одежда сидела аккуратно, по фигуре, и мама умела ей угодить.
Лида начала прием ровно в девять. Первой вошла женщина с девочкой, у которой была ангина. Потом — дядя с фурункулом на шее. А третьей оказалась бабка Лиходеева.
Что это и есть Лиходеева, Лида узнала, когда бабка назвала свою фамилию. А сначала она увидела обыкновенную старуху с сухим бледным лицом, одетую в черную просторную юбку и коричневую кофту и повязанную белым в крапинку платком. Старуха двигалась медленно и важно, словно в церкви. Лида пригласила:
— Садитесь, бабушка.
Бабка плавно, неторопливо опустилась на стул и прямо уставилась в лицо фельдшерицы острым неприветливым взглядом.
— Лечишь? — спросила она хрипловато.
Лида не стала отвечать на этот праздный вопрос.
— Как ваша фамилия? — спросила она.
— Лиходеева моя фамилия, — сказала бабка. — Фекла Никифоровна. Ай слыхала уж про меня? — добавила она, заметив промелькнувшее в глазах фельдшерицы беспокойство.
— Нет, — соврала Лида, — не слыхала. На что жалуетесь? Ну, чем заболели?
Бабка приоткрыла беззубый рот в неприязненной усмешке.
— Болезнь моя известная, — сказала она, — только тебе ее не вылечить. Ни ты, ни я — никто не вылечит. Старость называется моя болезнь.
Лида смутилась.
— Но если у вас что-то болит…
— Ты сколько прожила? — спросила бабка. — Двадцать лет прожила?
— Двадцать один.
— А я — семьдесят четыре. Вот сколько! Семьдесят четыре.
— Знаете, — перебила Лида, — меня там ждут. Если вы не болеете, так зачем вы пришли?
— Поглядеть на тебя пришла, — откровенно призналась старуха, — какая ты есть. И другие поглядеть пришли. Деревня наша отдаленная, новых людей мало — вот и любопытствуем. А лечиться к тебе не пойдут. До тебя парень был — к нему не ходили. Год прожил да уехал. Сбежал. Ты тоже сбежишь.
— Уходите, — дрожащим голосом потребовала Лида, — уходите сейчас же, я не хочу вас слушать. И не сбегу я, слышите? Ни за что не сбегу!
— Гонишь? — зловеще проговорила бабка и, поднявшись со стула, выпрямилась во весь рост. — Вот как ты со старым человеком обходишься — взашей гонишь? Ладно, я уйду. Все уйдем. Сиди тут одна. Никто к тебе ходить не будет. Сиди да пей казенный спирт. В Глухове фельдшер от казенного спирту пьяницей стал. Так он хоть понимает чего-то, порошки может выписать, а ты ничего не понимаешь.