Лиде очень хотелось посмотреть в лицо хирурга, и она, стараясь держать лампу на прежнем месте, подняла взгляд. Лицо Анны Николаевны было закрыто белой маской, только глаза смотрели вниз. Очень напряженно, сосредоточенно смотрели они, и по одному этому взгляду Лида поняла, какой большой, какой огромный путь прошла Анна Николаевна, прежде чем руки ее обрели волшебную ловкость и научились отнимать жизнь у смерти.
— Держи ниже!
Лида поспешно поднесла лампу ближе к рукам хирурга.
Ей казалось, что операция идет очень быстро. Анна Николаевна в самом деле спешила. Она часто спрашивала: «Пульс?» — и молоденькая врачиха отвечала ей встревоженным голосом. Лида со страхом смотрела на руки хирурга — вот сейчас они дрогнут и сделают что-то не так. Когда спешишь, легко ошибиться… Но пальцы работали все так же размеренно и неутомимо.
И еще Лида боялась, как бы не погас свет. У них это бывало: вдруг ни с того ни с сего начнет барахлить станция, и свет гаснет. Надо было приготовить керосиновую лампу, но как-то никто не подумал об этом. «Хоть бы успеть! — думала теперь Лида. — Хоть бы не погас свет!..»
А потом Лида лежала на двух столах рядом с Тоней, и ее кровь по трубочке текла к Тоне. Они все-таки тоже спешили, хирург и ее спутницы, и не захватили сыворотку для определения группы крови. Лида просто выручила их. Правда, у хирургической сестры тоже первая группа, но она очень худенькая, и ей уже пришлось в этом месяце вот в такой же примерно обстановке давать кровь. Но в крайнем случае она бы, конечно, дала и сейчас.
Лида лежала и искоса смотрела на безжизненное лицо Тони. Анна Николаевна теперь сама держала Тонину руку, проверяя пульс. У нее было усталое, немолодое лицо, и глаза уже не казались острыми и умными, как во время операции, просто обыкновенные глаза, немножко прищуренные и окруженные тонкими морщинками.
В комнате было тихо, и, когда тонко заскрипела дверь, звук этот показался очень резким. Григорьев просунул голову, потом на цыпочках вошел.
— Жива? — спросил он вполголоса.
— А как же? — сказала Анна Николаевна. — Конечно, жива.
Вот и все, что случилось в эту ночь. То есть все самое главное — жизнь, которую они спасли, которую спасла Анна Николаевна. Ну, и Лида тоже… Кое-что сделала для этого и Лида.
Все остальное — пустяки. Когда человеку очень плохо, и он может умереть — все остальное пустяки, ведь правда? И не стоило бы даже об этом вспоминать. Но Лида вспоминала. Почему-то для нее эти пустяки имели значение.
Как Григорьев, чудак, всех целовал! Анна Николаевна сказала ему, что опасность миновала. Утром она вызовет санитарный самолет, Тоню увезут в больницу, и через две недели он сможет сам приехать за своей женой. Григорьев стоял, растерянно расставив руки и с глупым от счастья лицом, а потом обхватил Анну Николаевну за плечи и поцеловал. И молоденькую врачиху, и хирургическую сестру, и Лиду… Даже Кузина хотел поцеловать, но тот отстранился.
— Ладно, ладно, — ворчливо сказал он, — ты бы, чем с поцелуями лезть, ужином бы докторов покормил.
— Да как же! Да сейчас! — засуетился Григорьев.
Председатель колхоза, стоя у Анны Николаевны за спиной, делал Лиде какие-то знаки, вроде манил к себе. Лида подошла, он отвел ее в сторонку, тихонько сказал, кивая на Анну Николаевну:
— Ты — не надо. Не жалуйся. Я завтра пошлю за бачками для всех бригад. Пусть пьют кипяченую.
Лида кивнула: ладно, не буду жаловаться, раз такой оборот.
Анна Николаевна велела Лиде идти отдыхать. Но Лида сказала, что бригадир мучается головными болями, а ехать в больницу ему некогда, так что Анна Николаевна должна непременно его осмотреть. И они пошли к больному бригадиру.
Дождь перестал. Было очень грязно, ноги скользили по размокшей глине, один раз Лида чуть не шлепнулась, но Анна Николаевна успела поймать ее за локоть. У Лиды слегка кружилась голова — может, оттого, что у нее теперь стало немножко меньше крови.
Анна Николаевна не осталась ночевать в Мшанках, спешила, у нее в больнице тоже был тяжелый больной. Она оставила дежурить молоденькую коллегу и уехала вместе с хирургической сестрой.
Когда Лида вернулась домой, тетка Мариша не спала.
— Там Кузин говорил, что тебе отдельную квартиру даст — у нас ведь есть для фельдшера квартира, — сообщила тетка Мариша. — А ты не ходи в отдельную. Али тебе у меня плохо?