— Только Далькрайком в состоянии сделать что-либо, — не здороваясь, сказал он. — Мы бессильны…
— Крайком сделал для нас все, что было в его силах, — возразил Платов. — Добился выделения фондов, помог в подборе шоферов, помог горючим…
— Во всяком случае, нужно Далькрайком немедленно поставить в известность о случившемся.
— Мы должны поставить его в известность не только о случившемся, но и о тех мерах, которые мы принимаем.
— Федор Андреевич, дорогой, — взмолился Коваль, — я всю ночь не спал, перебрал все возможные варианты и теперь убежден, что мы бессильны.
— Думаю, что не все, Иосиф Давидович, — улыбнулся Платов. — Во всяком случае, уже ясно, что один вариант вы не учли, а товарищ Сидоренко учел. Он предлагает обратиться за помощью к комсомольцам Нанайского района, на территории которого засела автоколонна, чтобы они взяли шефство над ней и расчистили дорогу.
— Гм-м, — Коваль зажал в кулак бороденку, — об этом я действительно не подумал.
— И еще один вариант, — продолжал Платов. — Необходимо срочно снарядить отряд лыжников, среди которых должно быть несколько шоферов, и послать на выручку автоколонны.
— И это в условиях, когда строительные объекты без людей! — простонал Коваль. — У нас же срывается строительство барж, лесозавода… Без барж мы не завезем летом ни одного кубометра инертных материалов! Без пиловника не построим барж!
— Дорогой Иосиф Давидович! Хлеб — вот главное сегодня! Без хлеба мы не только останемся без барж, без инертных материалов и без пиловника, но и без леса, без жилья, да, попросту говоря, — без людей! Да, без людей! Одних покосит цинга, другие разбегутся.
В кабинете установилось гнетущее молчание. Первым нарушил его Платов.
— Сегодня же начать новую инвентаризацию продовольственных складов! Все, до последней крошки, учесть и прикинуть, по скольку граммов хлеба придется в день на человека до открытия навигации.
— Да, но нам все равно не разрешат снизить хлебную норму, — возразил Коваль, — для этого нужно специальное указание Совнаркома. А пока этот вопрос решится, так и навигация откроется.
— Я так думаю, Иосиф Давидович. Мы объясним всю сложность обстановки, и комсомольцы сами решат, какую норму установить. А как вы думаете, товарищ Сидоренко?
— Думало, что это самое правильное! — ответил Ваня Сидоренко. — Поговорить с лучшими бригадами, чтобы они обсудили и вынесли свои предложения, а потом опубликовать их в газете. Думаю, что мало найдется таких, которые не откликнутся.
Платов решительно встал, посмотрел на часы.
— Так и решим, другого выхода у нас нет.
— У меня есть еще такое предложение, Федор Андреевич, — сказал Сидоренко, посматривая то на Платова, то на Коваля. — Хорошо бы создать группы «легкой кавалерии», которые следили бы за выдачей муки в пекарне и выпечкой хлеба. Говорят, пекари муку воруют.
— Мысль дельная, — заметил Платов. — Недурно бы создать комсомольскую охрану продовольственных складов в помощь ночным сторожам.
— Да, это было бы недурно, — согласился Коваль.
— Ну вот, Иосиф Давидович, оказывается, не все варианты вы перебрали, — весело сказал Платов.
Так разгоралась борьба с надвигающимся голодом. В тот же день комиссия приступила к детальному учету запасов продовольствия. К вечеру были созданы группы «легкой кавалерии». В ночь у продовольственных складов, помимо сторожей, появились комсомольские патрули. А назавтра чуть свет с пригорка на Амур один за другим съехали хорошо экипированные лыжники и, вытягиваясь длинной цепочкой по торосистому простору, двинулись на выручку автоколонны.
Вскоре случилось знаменательное происшествие: прохаживаясь ночью возле склада с крупой, два комсомольца-патруля почуяли подозрительный запах. Идя на запах, патрули очутились возле склада, из которого тянуло дымом. Пошарив под досками, патрули вытащили оторванный рукав тлеющего ватника. Концы его были смочены керосином, а середина набита спичками. Это была своего рода «адская машина». Стоило доползти огню до спичек, как они вспыхнули бы и начался пожар.
Нашли и виновника поджога. Им оказался Карнаухов, бывший казачий урядник, а теперь сторож при складах. Уликой послужил ватник с оторванным рукавом — Карнаухов запрятал его в своей землянке.
Следствие и суд длились всего три дня. Приговор, который был зачитан при полном зале, заканчивался так: за попытку поджечь склад с продовольствием и этим создать голод на стройке обвиняемый Карнаухов Игнат Савельевич, как опаснейший классовый враг, приговаривается к расстрелу — высшей мере социальной защиты. Нераскрытой осталась главная тайна — организация «Приморских лесных стрелков», которую представлял Карнаухов.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Слава… Едва ли кто-нибудь в бригаде молодых лесорубов всерьез думал о ней.
О боевой славе мечтал когда-то Захар, но те мечты давно выветрились. На место них пришла и окончательно овладела им любовь к плотницкому мастерству. Но слава пришла ко всей бригаде, пришла сразу и неожиданно. Ее принес бремсберг. При катастрофической нехватке лошадей бремсберг помог стрелевать к дороге свыше трех тысяч кубометров леса. Эта победа имела характер вдохновляющего трудового подвига. Газета опубликовала хвалебную статью об успехах бригады. Раз пять перечитав ее, в бригаде единодушно постановили увеличить норму выработки.
Однажды утром на лесосеке появился Платов в сопровождении Бутина, Крутовских и Аниканова. Перед тем как взбираться на сопку, они долго стояли у ее подножия, наблюдая за тем, как легко бегут вниз до отказа груженные сани, катятся вверх пустые.
— Лихо работают, окаянные дети! — с отцовской улыбкой заметил Платов. — И как ловко придумали, а? Это же сколько лошадей потребовалось бы, чтоб вывезти все это, а? — Он с гордостью посмотрел на своих спутников.
Пока они разговаривали, с сопки спустились новые сани, груженные бревнами.
— Иван Сергеевич, вам наверх? — крикнул паренек, руководивший разгрузкой. — Можете доехать с ними, четырех человек вполне поднимет!
Певуче скрипя по укатанному снегу, сани легко поднимались на сопку. Платов ликовал, как ребенок.
— Ах, какие сани-самокатки! — повторял он. — Учитесь, учитесь у молодежи, товарищ Крутовских, учитесь выдумке!
По всему склону кипела работа: то там, то тут с шумом падали деревья. Морозный воздух был пропитан терпким запахом смолья, пронизан сизой дымкой осыпающегося инея.
Спрыгнув с саней, Платов почти бегом бросился к блок-ролику — главному механизму бремсберга.
— И ведь сделано как — в шип! — Он обводил восхищенным взглядом неуклюжую деревянную тумбу. — Мастера, ей-богу, мастера!
Подошли Каргополов и Захар. Пока Платов говорил с бригадиром, Аниканов отвел Захара в сторону.
— Там твоя зазноба пришла…
— Ты про Любашу? — Захар нахмурился — ему претил тон Аниканова. — Она здесь, на пикете?
— Нет, там, у Клавдии. Хотела идти с нами, но я отговорил. Сам понимаешь, неудобно при секретаре парткома… Почту принесла.
— Не знаешь, мне нет письма?
— Наверное, нет, иначе бы она сказала. Ты обиделся, что я отговорил ее идти сюда?
— Да нет… А вообще-то, конечно, зря. Хотелось бы повидаться.
— Вечером созовем комсомольское собрание, еще повидаешься.
— А она не уйдет до вечера?
— Не уйдет, — я объяснил ей, что вечером ты сам будешь в поселке. А вообще-то я тебя позвал вот зачем, Захар. — Аниканов принял деловой вид. — Понимаешь, на стройке плохо с хлебом, — заговорил он вполголоса. — Муки не хватит до навигации — разворовали, сволочи, после пожара конторы! На Амуре заносы, колонна автомашин с мукой вот уже девятый день пробивается от Хабаровска, а прошла всего полторы сотни километров. А ей еще надо сделать за зиму самое малое десять рейсов, чтобы обеспечить стройку. Вот Федор Андреевич и просил меня поговорить с ребятами насчет вот какого дела: нужно усилить питание детей и цинготников — цинга, брат, быстро распространяется. Поэтому сегодня проведи собрание, разъясни ребятам, какое у нас положение, и уговори их снизить норму хлеба. Хотя бы граммов на сто. На собрании участка этот вопрос будет специально поставлен. Так вот, нужно, чтобы ваша бригада, как самая лучшая, выступила инициатором. Как ты смотришь на это?