Но уже выстроилось между огнем и Силинским озером несколько живых конвейеров, по ним побежали ведра с водой. У огненного края остались одни смельчаки. Обрызгивая себя водой, опаляемые невыносимым жаром, они кидались с ведрами к огню и плескали воду в самое пекло.
Однако все усилия были напрасны — огонь стал полным властелином. Рухнул склад, и заливать, по сути, стало уже нечего — тонкая аппаратура давно погибла.
Июльская ночь коротка. Пока люди боролись с огнем, они не заметили, как посветлело небо и за Амуром занялось зарево. А когда стало совсем светло, на месте склада импортного оборудования курились едким синим дымком одни головешки…
Наступило чудесное росное утро. Солнце не знало, как лучше обласкать и согреть землю и начинающий гомонить город. Оно попросту залило все золотом. Удивительно легко и сладко дышалось в этом утреннем прохладном воздухе.
Только не радовало это утро Платова. После пожара он не вернулся домой, а велел шоферу ехать к горкому. Вскоре здесь появились председатель горисполкома и начальник горотдела НКВД.
— Я приказал временно арестовать всех работников склада и бойца военизированной охраны, находившегося на посту, — доложил начальник горотдела. — Так сказать, в порядке профилактики.
— Этого мало, — возразил Платов. — Нужно сейчас же вызвать Гайдука и Ставорского.
— Что вы имеете в виду, Федор Андреевич? — с подобострастием спросил председатель горисполкома.
— А то, Алексей Спиридонович, — недовольно сказал Платов, исподлобья глядя на председателя, — что они фактически виновны в исходе пожара: задержали народ возле проходной, когда люди могли побороть огонь.
Но Гайдук и сам явился. Весь растрепанный, в потеках копоти на одутловатом лице, он по-свойски, без приглашения, уселся в мягкое кресло, кинул на подоконник светлую кепку, прожженную искрами.
— Був склад — и нэма склада, — со стоном сказал он. — Ах ты, бисово дило!..
— Не о складе надо печалиться, а об оборудовании, — угрюмо молвил Платов.
— Так то ж и я кажу.
— Сейчас придет Ставорский, — продолжал Платов, — я звонил, велел разыскать его. А пока, товарищ Гайдук, дайте нам официальное объяснение по следующим вопросам. Первый: чья это была инициатива — не пускать людей к пожару?
— Цэ моя промашка, Федор Андреевич, как на духу докладую вам. Моя. — Гайдук ясными глазами посмотрел на Платова, кладя руку на сердце.
— А чем это было вызвано? — спросил начальник горотдела НКВД.
— В этом весь сэкрет. — Гайдук всем корпусом повернулся в его сторону. — Я так уразумлял: пожарная на месте, рабочие цехов ночной смены тоже там да плюс бойцы отряда ВОХРа — хиба ж того мало? А тут же спросив Ставорского: «Дуже горить?» Тот отвечае: «Маленько». Тоди я и приняв це решение: территория комбината — закрыта зона, склад — секретный объект, потому не пускать, без них справимось. А ще думаю: пустить — вы ж тоди за это мени пришпилите…
— Но вы ведь видели, что те люди, что оказались на территории комбината, не справятся с огнем, — сказал Платов. — Почему мне пришлось вмешиваться в это дело?
— А я как раз и прийшов к проходной, шоб дать указание пускать народ, — с простодушием, граничащим с наивностью, объяснял Гайдук.
Все с усмешкой переглянулись.
— А не наоборот ли получилось, — возразил Платов, — что вы пришли потому, что я вас вызвал?
— Так оно же совпало так, — отвечал Гайдук.
— Взрослый человек вы, товарищ Гайдук, а послушать вас — ребячий разговор, — сказал Платов. — Теперь второй вопрос: почему сразу не сорвали пломбу с двери склада, когда начался пожар? Ведь успели бы вытащить бо́льшую часть оборудования… Ах, без завсклада не имели права? А если бы он умер, так бы и горел склад — до пломбы?
— Тут вжэ не моя вина, — замотал своей круглой, как арбуз, головой Гайдук. — Ставорский там командовал. Но я так кажу: его тоже нэ можно винить — он действовал по инструкции. А в тиэй инструкции сказано, шо пломбу никто не имеет права срывать, кроме материально-ответственного лица, стало быть, заведующего, складом.
— Ну, чудеса! — со злой усмешкой воскликнул Платов. — Пломбу не срывали — по инструкции, народ не пускали тушить пожар — по инструкции; значит, склад сгорел тоже по инструкции?
— Хиба ж в том моя вина? — Гайдук беспомощно развел руками. — Инструкции ведь не я сочиняв, они звыше приходють…
В кабинете установилось гнетущее молчание. Его нарушил начальник горотдела НКВД.
— Я предлагаю в порядке временной меры, до выяснения обстоятельств, взять под стражу Ставорского, — предложил он.
— Нет! — возразил Гайдук. — Тоди и мене з ним до кучи заарештуйте. Нашей вины поровну.
В это время в дверь постучали и вошел Ставорский. Откозыряв, он доложил, что прибыл «по вашему распоряжению».
Разговор со Ставорским ничего нового не прибавил к тому, что уже было выяснено у Гайдука — тот давал те же объяснения, ссылался на те же, что и Гайдук, инструкции «звыше».
— Хорошо, идите работайте, — сказал Платов. — А вы, Петр Сергеевич, останьтесь, — обратился он к начальнику горотдела НКВД.
Посетители ушли. Секретарша внесла газету.
— Что такое? — Платов впился в первую полосу: с нее в черной рамке смотрел Максим Горький. — Петр Сергеевич, Горький умер!.. Какая невосполнимая и тяжелая потеря!..
Он углубился в чтение.
— Слушай: предсмертные слова Алексея Максимовича: «Будут войны…», «Надо готовиться». Чувствуешь, о чем он думал в последнюю минуту? «Надо готовиться» — это завещание нам, коммунистам…
— Так она, война-то, уже идет, Федор Андреевич. Разве это не война — сегодняшний пожар?
— Конечно, война, но война малая, — возразил Платов. — Горький имел в виду большую — возможно, всемирную войну.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В конце ноября тридцать шестого года в Комсомольск из Хабаровска пришел первый пассажирский поезд. Захар и Настенька были на митинге, посвященном этому событию, и уже торопились на грузовик, как вдруг их окликнул Каргополов. С ним шел дядька с черной бородищей, одетый в стеганку, валенки и старую казачью папаху.
— Он? — Каргополов указал на Захара.
Синие молодые глаза на широком продубленном лице засияли, как озера.
— Он, чертяка!.. Ну, здорово, Захар! — прогудел молодой бас.
— Гриша! Агафонов?! — Захар кинулся к нему, они обнялись. — Гром бей, не узнал бы, встреть на улице! Да ты откуда? Почему в гражданском? Зачем отрастил бородищу?
— Для тепла холил. Скоро сбрею. — Агафонов привычным движением разгладил бороду и усы, продолжая по-ребячьи улыбаться. — А я, знаешь, как нашел тебя? Вот товарищ секретарь горкома комсомола назвал в речи твою фамилию как лучшего стахановца. Думаю, дай спрошу после митинга: кто это такой Жернаков? Уж не наш ли? Не из кавшколы, не из моего ли отделения?
— Где работаешь? Куда держишь путь? И почему у тебя такой полуказачий вид? — засыпал его вопросами Захар.
— Там, где работал, уже не работаю, — отвечал Агафонов. — Путь держал до Комсомольска как почетный пассажир первого поезда, а на полуказачью форму перешел ровно два года назад.
— Сидел? — сообразил Захар.
— Как есть два года, — отвечал Агафонов. — Строил вот эту дорогу… Год — как все, год «бэка» — бесконвойным. А получил три года. Уразумел?
— Значит, досрочно? А за что получил?
— История длинная. Короче — служил в конно-механизированном полку, сфотографировался как-то у бронемашины, как, бывало, с конем, послал карточку домой… Вот и все! Пришили разглашение военной тайны — кто-то из хуторян стукнул в органы.
— Остановился-то где?