Все могло быть хуже, конечно. Мой отец мог сделать что-нибудь плохое и при этом оставить меня нищим. Однако он потряс меня, оставив мне все эти миллионы, о которых я не знал и которые он никогда не трогал, позволив им тридцать пять лет наращивать проценты. Так что последние полгода я пытаюсь сообразить, что с ними делать.
Я определенно собирался регулярно поддерживать благотворительные организации и время от времени даже предпринимал в этом направлении какие-то усилия, но все это было не то. Я хотел бы заняться благотворительной деятельностью всерьез, найти подходящую организацию и сделать работу в ней своим делом. Казалось бы, не такое сложное желание, но на практике все оказалось не так.
Прежде всего, я слишком много говорил об этом, слух пошел, как круги по воде, и благотворители всех мастей обсели меня, как мухи – кусок свежего мяса, которым я и был. И продолжаю быть.
Дошло до того, что пару дней назад ко мне явилась глава Комитета по спасению выдр Гватемальского залива. Она была вполне милая женщина, но за неделю это была уже десятая подобная просьба о деньгах, так что, боюсь, я вел себя не вполне безупречно.
– Кого вы победили? – спросил я.
– Прошу прощения?
– На выборах, когда вы стали главой комитета, кто еще выдвигал свою кандидатуру?
– Мы не политическая организация, – немедленно отозвалась она. – Мы люди, которые объединились в усилии исправить ужасное зло. Гватемальский залив систематически загрязняется, и выдры беззащитны.
– Так что вы выступали безальтернативным кандидатом? – продолжал интересоваться я.
– В каком-то роде. – Было заметно, что она начинает раздражаться. – Мистер Карпентер, не могли бы мы перейти к причине моего визита?
– Простите, но до сих пор я даже не подозревал о существовании Гватемальского залива. Я думал, Гуантанамо единственный «гва» с заливом.
– Если люди вроде вас не вмешаются, то скоро так и будет.
– И каков размер требуемого вмешательства?
– Десять тысяч долларов.
Я вмешался на тысячу. Надеюсь, этого хватит на симпатичную фотографию выдры, которую я усыновил, и, может, на пару писем.
Сегодня воскресенье, так что письмо не придет. Я удовольствовался сидением на кушетке с Тарой и баскетболом по телевизору. Дома мне теперь уютно. Пару месяцев назад я продал коттедж в так называемом модном пригороде и переехал в дом, в котором вырос. Он находится в куда менее модном Паттерсоне, но это единственный дом, к которому я когда-либо испытывал теплые чувства. Когда отец умер, я собирался продать наш дом, но не смог. Лори посоветовала мне переехать сюда, и как только я это сделал, то почувствовал себя по-настоящему дома.
Единственное, что я добавил к интерьеру моего детства, – это телевизор с большим жидкокристаллическим экраном, который я собираюсь сегодня активно использовать. «Никс» начинают игру в час, потом в четыре «Лейкерс» против Юты, потом «Нетс»-Сакраменто в шесть пересекаются с «Маркетт»-Цинциннати в семь и, наконец, Объединенная лига против Юты в девять. Если я все правильно рассчитаю, то пиццу доставят как раз к началу «Лейкерс», когда я возьмусь за третью бутылку пива.
Если бы это было в кино, то оно бы называлось «Идеальный день».
Первым делом я сделал ставку на «Никс», минус три против Торонто. Дэнни Роллинс, букмекер, пожелал мне удачи в игре, и особенно на завтрашней встрече с помощником окружного прокурора, который посмел обвинить Дэнни в букмекерстве, – возмутительное надуманное обвинение против законопослушного гражданина.
Тара забирается на диван и кладет голову мне на колено – ее любимая поза. Так мне приходится гладить ее каждый раз, когда я протягиваю руку за пивом, – мне это нравится не меньше, чем ей. Сомневаюсь, что во всем мире найдется собака, да и вообще живое существо лучше моей Тары.
«Никс» впереди на четыре очка, до конца игры минута, и я снова чувствую, чего лишает меня богатство. Я поставил на эту игру две сотни, но к выигрышу равнодушен. Делать ставки интересно только тогда, когда боишься проиграть. Без муки поражения не может быть восторга победы. Выпью-ка я еще пива.
Было десять вечера, когда посреди матча лиги меня разбудил телефон. Я уже выиграл три сотни, но что с того?
– Алло?
– Извини, что разбудила, но тебе все равно вредно спать на диване, – говорит Лори.
Как она угадала? Конечно, она профессиональный следователь; надо бы проверить дом, нет ли скрытых камер.
Я немедленно встаю.
– Я не на кушетке.
– Ну да, разумеется, – говорит она тоном, который подразумевает: «Вруша ты, ну да ладно, черт с тобой». – Слушай, мне только что позвонил Пит.
– Ну и?..
– Поступил предварительный отчет. ДНК совпадает. Это точно тело Дорси.
– Ты как? – спрашиваю я.
– Я в норме. Рада, что все закончилось, – говорит она. – Иди спи дальше.
Я проглатываю зевок.
– Я не устал. Лучше пойду посмотрю, нет ли баскетбола по телевизору.
– Вроде игры, которую я слышу у тебя в комнате даже через телефонную трубку?
– Правда? Быть того не может.
– Спокойной ночи, Энди. Я тебя люблю.
– Спокойной ночи, Лори. – Мы уже пару месяцев как начали говорить друг другу «люблю», но, если в ответ на это автоматом следует «И я тебя тоже», слово перестает обжигать. Так что не стоит превращать прощание в ритуал. Мы не сторонники стереотипов.
Я посмотрел игру еще три или четыре секунды и опять вырубился. Где-то около трех часов ночи я встал и отправился в спальню и до полвосьмого уже не просыпался. Утром погулял с Тарой, переоделся и направился в офис Джона Холбрука.
Холбрук уже лет шесть работает окружным прокурором, из чего следует, что он почти готов переметнуться на другую сторону и начать делать деньги как адвокат. Джон человек добросовестный, трудолюбивый и в общем-то порядочный – как раз то, что нужно, чтобы стать хорошим адвокатом. Даже к делу Роллинза, которое явно не обещает быть громким, он отнесся с полной серьезностью.
Букмекера Дэнни Роллинза я почти не знал – наше общение сводилось к нескольким разговорам по телефону. У него была жена-физиотерапевт и двое детей-старшеклассников. Он катался на лыжах, всегда голосовал за республиканцев, пробовал каждую новую модную диету и всегда выплачивал выигрыши так же неукоснительно честно, как и принимал ставки.
То, чем Дэнни зарабатывал на жизнь, считалось незаконным исключительно благодаря идиотизму нашего уголовного законодательства. Считается законным играть на скачках, сидя на стадионе или в специально оборудованном зале, но не обращаться к букмекеру. Можно просаживать семейный бюджет на лотерейные билеты, но не на «Никс». Люди зарабатывают и теряют состояния, покупая акции Yahoo! или IBM, но попробуй только сделать ставку на «Гигантов», и на следующий день можешь обнаружить свою задницу на скамье подсудимых.
У Дэнни, насколько я знал, имелись некоторые связи с организованной преступностью в северном Нью-Джерси – именно поэтому он мог контролировать свою территорию. Что не мешало ему оставаться, на мой взгляд, порядочным и честным человеком. Дэнни, безусловно, прав, обходя этот смехотворный закон.
Когда я приехал к Холбруку, у него как раз заканчивалась встреча в конференц-зале, секретарша попросила меня подождать в его кабинете. Джон пришел через пару минут.
– Энди, ты что здесь делаешь? – Он сделал удивленное лицо.
– У нас назначена встреча по делу Дэнни Роллинза.
– Я помню. Но вот уж не думал, что ты придешь сам. Такой богатый парень, как ты. Я думал, ты пришлешь кого-то из своих людей. Ведь фондовая биржа уже открылась? – Он посмотрел на свои часы.
Насмешки завистников – еще одна грань внезапного богатства.
– Мои люди заняты. Кроме того, ты им не нравишься. Так что давай-ка снимем эти идиотские обвинения, и я вернусь на фондовую биржу.
– Снимем обвинения? Это кажется настолько очевидным, что твой клиент не принял бы на это ставку. – Он рассмеялся и открыл папку.