Я пересек Полянку и углубился в замоскворецкие переулки и проходные дворы, вспоминая по ходу рекомендации В. И. Ленина о том, как через проходные дворы уходить от царских ищеек. К сожалению, любимый Ильичом вариант маскировки с применением различных меховых шапок и кепок был неприемлем. Уж больно погода была неподходящая.
Е-мое! Я аж чуть не подпрыгнул, забыв о том, что должен выглядеть предельно незаметным. Ведь на этой разнесчастной Пятницкой живет Люба.
Ничего, я зайду с черного хода, который в Серегиной мастерской обычно не запирается. Тем более, что мастерская все же находится в начале Пятницкой, а Любин дом — в самом ее конце.
От армянских предков у Сереги осталась только фамилия. Ни скуластое лицо, ни самый обычный российский нос картошечкой, ни светло-пшеничные брови и усы не напоминали о южной родине его прадеда. Об армянском языке и алфавите он знал не больше меня.
Зато очень любил говорить в моменты наивысшего пивного энтузиазма: «Мы, армяне, народ горячий». И голубые глаза его и впрямь разгорались невероятным южным жаром.
— Ексель-моксель! Кого я вижу! Это ж Саня! — заорал Полуян на всю мастерскую.
Какая ж тут на хрен маскировка: Серегины возгласы гулко раздались не только в подсобке, но и в помещении приемной и, кажется, даже на улице. Я прижал палец к губам. Серега меня тут же понял и поманил пальцем в глубину мастерской.
— Ты при машине? — взял я сразу быка за рога.
— Саня, обижаешь, когда ж я без нее был? Как часы работает.
— Когда сможешь освободиться?
— Да хоть сейчас. Мертвый сезон. Колян до вечера и без меня досидит. А что случилось? Тебя куда подвезти? Или помочь чем?
— Помочь, помочь. И подвезти. Дачу брать будем.
Я улыбнулся, чтобы Серега сразу не слишком-то испугался. Но говорил я чистую правду. Правду, и только правду.
Серега расплылся в невероятно широкой и счастливой улыбке:
Я наконец сел по-человечески.
— Да, двигатель у тебя знатный...
— Ты давай, Саня, как-нибудь мне свою пригони. Мы с тобой вдвоем за день все сделаем. Не машина будет — самолет. Идет?
— Идет. Расплачиваться пивом?
— Само собой!
Мы уже ехали по Рублевке.
— Слушай, Саня! — Серега говорил как бы весело, но в то же время и вполне серьезно. — Ордера у тебя, как я понимаю, нет?
— Нет, — честно ответил я.
— А если нас повяжут?
— Вся ответственность на мне. К тому же почему это нас должны повязать?
— Ну, мало ли...
— Не дрейфь, Серега. — Я похлопал его по плечу. Я, конечно, понимал, что его слегка подставляю. И даже не слегка. Но другого выхода у меня не было. С другой стороны, я, конечно, смогу его отмазать в случае чего. Просто этого случая не должно быть в принципе. Как такового.
Я рассчитывал, что в разгар рабочего, хоть и летнего дня на даче никого не должно быть. По оперативным данным, жена Филина пребывала на курорте в Греции, а сам Филин в это время обычно бывал в Москве и возвращался на дачу не раньше семи-восьми вечера, а то и вовсе только в выходные.
Машину мы оставили на обочине около поворота к Жуковке. Далее путь наш лежал вовсе не к проходной, а к забору, который был совсем не высок.
Поселок выглядел почти вымершим. От жары народ спасался либо на реке, либо в прохладных домах. Мы прошли мимо участка, на котором стояла дача номер шестнадцать. Эта дача и еще четыре соседние находились как бы чуть в стороне от основного дачного массива.
Складывалось вполне определенное впечатление, особенно по похожести их архитектурного облика, что они строились одновременно и скорее всего для одной организации. Этот факт подтверждался и тем, что именно вокруг этой группы дач ходил дополнительный охранник, вооруженный как минимум резиновой дубинкой.
При воспоминании о действии этого оружия я по инерции потер затылок.
Но сейчас охранника нигде видно не было. Даже тени его. Очевидно, он заступает на работу лишь в темное время суток. Этот симпатичный факт был нам весьма на руку — мы планировали завершить свой незаконный налет еще до наступления темноты.
Вообще-то это дело, конечно, неприятное — влезать в чужую дачу. Какими бы благородными целями это ни оправдывалось. Но что мне оставалось?
Терзания терзаниями, но лезть было надо.
Серега сказал, что заходить лучше с черного хода. Достав из внутреннего кармана джинсовой куртки хитрое приспособление, состоявшее из стальной проволоки, расплющенной на конце, и каких-то дополнительных припаянных к ней штырьков, он поковырял этой штукой в замочной скважине. Что-то щелкнуло, скрипнуло, и дверь открылась.