Ко времени прибытия полка Листа на фронт и по контрасту с первыми неделями конфликта германские военные власти пытались ограничить эксцессы в борьбе против партизан. Они соответственно остановили солдат полка Листа от убийств подозреваемых francs-tireurs. Однако, как мы видели, зачаточное и ускоренное военное обучение людей полка Листа, полученное в Баварии, создало условия для ожидания ими столкновений с francs-tireurs, как только они вошли в зону боевых действий. В первые несколько недель войны вооружённые силы Германии в действительности использовали избыточную силу для подавления вовлечения в войну francs-tireurs или тех, кого сегодня мы можем назвать повстанцами, партизанами, нерегулярными войсками или незаконными военными формированиями. Немецкая противоповстанческая стратегия включала осуществляемые в ускоренном порядке казни незаконных комбатантов, так же как и заложников, сжигание домов подозреваемых повстанцев и депортации. Немцы также использовали щиты из живых людей в попытке не отставать от лихорадочного графика войны. При этом в каждом из по меньшей мере 130 эпизодов немецкие войска убили более десяти бельгийских или французских гражданских лиц. Большинство этих эпизодов произошло во время периода в одиннадцать дней с 18 по 28 августа, и они происходили больше в Бельгии, чем во Франции. В целом германские войска убили приблизительно 6400 гражданских лиц и разрушили от 15 до 20 тысяч зданий. Обоснованием такого жестокого подхода было предотвращение повторения событий Франко-Прусской войны 1870-1871 гг., когда примерно 60 000 francs-tireurs, или повстанцев, связали руки четверти всех немецких войск за пределами Парижа, что привело к потерям немцев до тысячи человек. В действительности, говоря объективно, германские войска в 1914 году встретились лишь с очень немногими нерегулярными войсками. Однако ожидание стычек с партизанами заставило их видеть francs-tireurs повсюду – с летальными последствиями. Во многих случаях "дружеского огня", направленного германскими войсками на другие германские войска, или в тех случаях, когда германские войска не могли определить направление огня противника, немедленно предполагалось наличие незаконных вражеских комбатантов – с разрушительными и катастрофическими результатами. В довершение всего бельгийская Garde Civique ("гражданская гвардия", или местная стража), которая была задействована особенно в первые несколько дней войны (то есть непосредственно до одиннадцатидневного периода наибольших зверств) в действительности не носила военную форму. Более того, у Garde Civique не хватало достаточного количества мундиров, нарукавных повязок и национальных кокард, чтобы отмечать новых добровольцев как даже принадлежащих к Garde Civique. Стремление солдат полка Листа ликвидировать обитателей целой деревни было, таким образом, в соответствии с германским убеждением в начале Первой мировой войны.
Причина, почему Гитлер и его товарищи не стали рядовыми исполнителями преступлений в казнях на месте или повешении гражданских лиц, состоит в одном простом факте: а именно то, что вооружённые силы Германии осознали, что ситуация вышла из-под контроля и что сообщения о поведении немцев имеют разрушительный эффект на общественное мнение в Соединённых Штатах и в других нейтральных государствах. Однако остаётся вопрос, почему товарищи Гитлера были готовы принимать участие в злодеяниях войны? И почему германские противопартизанские меры были столь жёсткими?
Мы не будем в состоянии ответить на эти ключевые вопросы и тем самым продолжить нашу историю, не посмотрев кратко на то, было ли поведение Гитлера и его товарищей частью развивавшейся немецкой национальной и военной культуры, которая становилась всё более радикальной, беспощадной и "абсолютной".
Стандартным ответом на поднятые здесь вопросы будет возложить вину за растущее насилие на комбинацию ситуационных и культурных факторов. Нет большой дискуссии о влиянии здесь ситуационных факторов, таких, как нервозность и беспокойство спешно мобилизованных, большей частью необученных гражданских лиц, паника или соскальзывание от реквизиции к грабежам и мародёрству. Более проблематичны здесь культурные факторы, которые предположительно взаимодействовали с ситуационными и создали летальную динамику, которая служила топливом для зверств. Эти культурные переменные, которые, как утверждается, произвели бредовую и самоиндуцированную паранойю о существовании franc-tireurs, как говорят, были прочно укоренившимся анти-католицизмом, демонизирующей "военной культурой" и произведенным культурой страхом вторжения, расизм и социальный дарвинизм, направленные на преобладающе католическое бельгийское и французское население.