Британский писатель-романист Генри Вильямсон, участвовавший в Рождественском перемирии на расстоянии нескольких миль от расположения полка Листа, позже расценивал Перемирие как единственное наиболее преобразующее событие в своей жизни. По мере того как он в 1930-х всё больше склонялся в сторону британских симпатизаторов нацистов, он фантазировал о том, как Гитлер принимал участие в Перемирии всего лишь в нескольких километрах от того места, где он сам пережил Рождественское перемирие 1914 года. Он тщетно старался убедить в 1930-х британскую публику в том, что Гитлер был некоторым гибридом его друга Лоуренса Аравийского и его самого. Война, писал Вильямсон, превратила Гитлера в идеалиста, который хотел создать новый и лучший мир и избежать новой войны. В соответствии с Вильямсоном, ни Гитлер, ни нацистская партия не обладали "военным менталитетом". Как и миллионы немцев, Вильямсон проецировал свои собственные надежды и мечты на Гитлера.
Единственным моментом, который Вильямсон воспринял правильно, было то, что Гитлер желал создать новый мир. Гитлер определённо не принимал участия в Рождественском перемирии. Во-первых, его роль среди вспомогательного персонала полкового штаба сделала бы любое его участие почти невозможным. С другой стороны, если мы поверим свидетельству в 1940 году товарища Гитлера посыльного Генриха Люгауэра, Гитлер питал отвращение к Рождественскому перемирию и был разъярен поведением солдат своего полка. Люгауэр сообщал в 1940 году: "Когда все говорили о братании с англичанами в Рождество 1914 года, Гитлер проявил себя его ожесточённым противником. Он говорил: 'Нечто подобное не должно быть даже предметом обсуждения во время войны'." Даже если мы будем рассматривать свидетельство Люгауэра скептически, остаётся тот факт, что Гитлер обожал офицеров полкового штаба и в течение всей войны относился к ним почтительно. Так что невероятно, что он не стал бы разделять критическое отношение среди офицеров полкового штаба к Рождественскому перемирию, чьей работой было ограничить его, какими бы не были их личные мысли на этот счёт. Однако остаётся вопрос: как понять тот факт, что солдаты полка Листа – которые были готовы стать исполнителями массовых казней гражданских лиц, которые радовались, обнаружив, что их противники британцы, и которые также выражали горячий энтузиазм перед своим первым сражением – братались с британскими солдатами во время Рождества 1914 года. В конце концов, в отличие от Гитлера, по крайней мере половина солдат полка Листа принимала участие в Рождественском перемирии.
Проблема в ответе на этот вопрос состоит в том, что с тех пор, как в начале 1915 года появились новости о перемирии, то существовала тенденция либо принизить важность перемирия, рассматривать вовлечение в него германских солдат как непредставительное для Германии, в которой доминирует Пруссия, либо романтизировать Рождественское перемирие. У "романтической" школы была тенденция смотреть на него как на то, что одна книга о Рождественском перемирии назвала "самой лучшей и самой воодушевляющей рождественской историей современности", как выражение всеобщих уз гуманизма против милитаристской элиты. Центральной темой последней научной книги о Рождественском перемирии несомненно является, "имел ли этот эпизод малейший шанс на то, чтобы положить конец враждебности в мире". Подобным образом расточительно снятый номинированный на премию Оскар фильм Joyeux Noel ("Весёлого Рождества!") пытался рассказать историю о перемирии как своего рода современную версию великого межвоенного пацифистского романа и фильма "На Западном фронте без перемен".
С другой стороны спектра Рождественское перемирие принижалось как "просто … праздничный перерыв в войне, в которой необходимо было победить", и оно в первую очередь основывалось на стремлении похоронить мёртвых. Другая идея, которая выдвигалась, – это то, что участвовавшие в перемирии немецкие солдаты были "хорошими немцами", не представлявшими в целом Германию, основана между тем на том наблюдении, что баварские и саксонские войска, скорее чем прусские, были приверженцами перемирия. Они были с точки зрения культуры предположительно более склонны участвовать в перемирии, чем националистические и милитаристские пруссаки.
Эта интерпретация не объясняет, почему, когда рассматривают Рождественское перемирие, в этом контексте неожиданно саксонцев (и их культуру) следует группировать вместе с баварцами в качестве "хороших" немцев в противоположность к "плохим" пруссакам, когда, как мы видели, саксонцы (и их довоенные традиции) ассоциировались с пруссаками как "плохие" немцы в противоположность к южным немцам в контексте военных злодеяний в августе и сентябре 1914 года. Эта интерпретация игнорирует один простой факт: то, что поведение не германских частей, а британских, французских и бельгийских – это совсем другое дело. Несмотря на шоколад и сигареты, пересекавшие линию фронта в секторе 6-й запасной дивизии в начале декабря, и то, что во время Рождества 1914 года даже произошли некоторые случаи франко-немецкого и бельгийско-немецкого братания, это были исключения, подтверждавшие правило. Братание между британцами и немцами меж тем было широко распространено. Причина этого весьма вероятно состоит в различной мотивации ведения войны и в том месте, которое Рождество занимало в военной культуре британских, французских и бельгийских солдат. Во-первых, Рождество имело более высокое значение в британской военной культуре, чем во французской и бельгийской. Во-вторых, в соответствии с одним из доводов, война была для большинства бельгийцев и некоторых из французов гораздо более конкретной и личной войной, поскольку велась на родной земле при германской оккупации и при терроре населения. Каким бы ни было объяснение в поведении британских, французских и бельгийских солдат, важным моментом здесь является то, что почти все случаи братания во время Рождества происходили между немецкими и британскими солдатами на довольно коротком участке фронта, который удерживали британские экспедиционные силы.