Такие слова из уст необразованной горничной несколько поразили Катеньку, но для нее сейчас важнее было узнать, зачем этой самой Дарье Ивановне понадобилось генеральшино ожерелье. Поэтому она и задала следующий вопрос:
– Варенька, любезная, а что же тебе сказала такого Дарья Ивановна, что ты согласилась отдать ожерелье?
– Она мне рассказала, что есть у нее хороший друг художник, который как-то видел нашу барыню в этом самом ожерелье и загорелся написать портрет. Оно и понятно, ведь Арина Семеновна страсть как хороша собой! Так вот барыню-то он разглядел во всех подробностях, а ожерелье – нет. Дарья Ивановна говорила, что художнику этому втемяшилась в голову блажь, что на портрете барыня наша непременно должна быть в этом ожерелье. Он этот портрет потом барыне подарить вознамерился, чтобы внимания к своей персоне добиться. Вот Дарья Ивановна и решила ему помочь, дать разглядеть хорошенько генеральшино ожерелье, а потом на место его положить, чтобы никто ничего не заметил.
Во время своего рассказа горничная перестала плакать и приободрилась, считая, вероятно, что поступок ее, направленный на столь благое дело, не может вызвать осуждения. Но Катенька считала иначе:
– Варя, скажи мне на милость, для чего все-таки нужно было Дарье Ивановне выносить ожерелье из дому, когда она вполне могла представить художника Арине Семеновне, а он мог бы разглядывать ожерелье в присутствии владелицы?
Видимо подобный вопрос возникал в голове у горничной, когда ее уговаривали решиться на этот странный и дикий поступок. Выражение лица девушки снова изменилось:
– Да спрашивала я Дарью Ивановну о том же, так она мне ответила, что художник этот безвестный, барыня его вряд ли согласиться принять, а если и согласится, то он сам не пойдет, так как сюрприз сделать мечтает.
Горничная окончательно умолкла. Катенька некоторое время тоже молчала, пытаясь переварить услышанное. По ее мнению, в подобную чепуху могла поверить лишь очень чувствительная и романтическая натура. Но отчего-то Катеньке казалось, что Варя не врет и на самом деле поверила во все эти бредовые измышления, в которые сама Катенька не верила ни одного мгновения. А еще жена профессора Карозина была абсолютно уверена, что как только генеральша узнает все то, что Варя сейчас рассказала, то несчастной горничной тут же откажут от места. Кате было жаль Вареньку, поэтому она решила повременить с пересказом генеральше всех узнанных обстоятельств, но прежде снова обратилась к горничной:
– Варя, – строго начала Катенька. – Я понимаю, что твой поступок вызван добрыми чувствами, но тем не менее это тебя не оправдывает. Я пока ничего не скажу Арине Семеновне, но ты должна дать мне слово, что никогда больше не станешь брать хозяйских вещей и перестанешь быть такой легковерной. Ведь ясно как Божий день, что Дарья Ивановна тебя обманула!
Горничная, которая в продолжение всей воспитательной речи Катеньки согласно кивала, вдруг вскинулась на защиту генеральшиной компаньонки:
– Не могла меня Дарья Ивановна обмануть, никак не могла! Это вы, Катерина Дмитриевна, на нее напраслину возводите! Она барышня добрая, богобоязненная, мухи не обидит!
Катенька, удивленная таким напором, все же твердости и строгости в голосе не убавила:
– Возможно, что Дарья Ивановна действительно такова, как ты говоришь. Но кто может поручиться, что ее самою не ввели в заблуждение ловкие мошенники?
А вот такой оборот дела явно не приходил в голову неумеренно романтичной горничной. Она тихонько охнула и прикрыла рот ладонью.
– Так что же теперь будет, а? Катерина Дмитриевна, да как же это? Я ведь и сама уже волноваться начала, что Дарья Ивановна до сих пор ожерелья не принесла! Обещалась-то она наутро вернуть!
Видя, что на глаза горничной снова наворачиваются слезы, Катенька поспешила ее утешить:
– Ну-ну, Варя, не спеши горевать! Возможно, что еще не все потеряно. Ты знаешь, где живет Дарья?
– Как не знать, знаю. Я не раз ей от барыни записки носила. Дарья Ивановна с бабушкой живет в маленьком домике на Неглинной.
– Вот и славно, – Катенька успокаивающе погладила руку горничной. – Я завтра же навещу Дарью Ивановну и все разузнаю.
Дай вам Бог, барыня, – поклонилась горничная, – за вашу заботу и доброту. Век не забуду!
В этот момент вернулась генеральша.
– Ну что, Катерина Дмитриевна, узнали ли вы что-то такое, что пропустил этот господин из полиции, как его там? Коробкин!
– Пока рано говорить, но кое-что интересное я все-таки почерпнула. Простите меня, Арина Семеновна, но прежде мне надо поговорить с мужем, это ведь он занялся расследованием. Но думаю, что он сумеет найти ваше ожерелье.
В голосе Катеньки была такая уверенность, что генеральша даже позабыла о своем первоначальном любопытстве и, легким жестом отпустив горничную, принялась снова высказывать своей новой знакомой, какое облегчение она испытывает от такой уверенности. В свою очередь Катерина Дмитриевна заверила генеральшу в напрасности ее волнений и в обязательном успехе расследования. На этом дамы распрощались, весьма довольные друг другом.
Карозин был чрезвычайно рад, когда их с генералом уединение нарушила Катенька. Профессор уже изнемогал от общества генерала, которого беседа давно увела в сторону, нисколько не интересующую Никиту Сергеевича. Генерал был большим любителем орловских рысаков и быстренько перекочевал на своего любимого конька, обрадованный новым слушателем.
Конечно же, Данила Филиппович был не менее супруги расстроен пропажей фамильного ожерелья, но склонен был считать, что все само как-нибудь утрясется. Поэтому, как только брат жены откланялся, сославшись на занятость, генерал завел беседу о лошадях. А бедный Карозин вынужден был все это терпеть, ибо как он ни порывался вернуть разговор в интересующее его русло, ничего у него не вышло. Заставить генерала свернуть с любимой темы было ничуть не проще, чем остановить на всем скаку так им любимого орловского рысака.
Словом, Катенька подоспела вовремя. Она мило улыбнулась генералу и сообщила, что им уже пора откланяться. В ответ тот выразил надежду на продолжения знакомства и повторный визит Карозиных. Катерина Дмитриевна обещалась непременно навещать генеральскую чету, одновременно напомнив генералу, что они с мужем, собственно, расследуют кражу фамильной драгоценности. Данила Филиппович согласно покивал и в своей любезности зашел настолько далеко, что высказался в том духе, что «поиск ожерелья это, конечно, дело наипервейшей важности, но вы, уважаемый Никита Сергеевич, заходите и так просто, навестить старика».
Этот фразой генерал спровоцировал несколько ответных комплиментов со стороны супругов Карозиных, поэтому прощание слегка затянулось.
Сидя в коляске по дороге домой, Катенька обратилась к мужу:
– Никита Сергеевич, ты узнал что-нибудь важное? – она решала дать профессору высказаться первому.
– Нет, ангел мой, – развел руками Карозин. – Была у меня одна идейка, о том, что горничная все-таки виновна, но передала ожерелье сообщникам через окно. Но оказалось, что этот самый господин Коробкин тоже не лыком шит. У него так же была такая версия, и он проверил все окна изнутри и следы вокруг дома. Видишь ли, Катенька, окна в генеральском доме еще с зимы не отворялись, да и следов в саду, куда выходят окна комнат Арины Семеновны, тоже обнаружено не было. Так что прав был унтер: горничная ни при чем, а дело совершенно безнадежно.
– А вот и нет! – Катенька не смогла сдержать ликования, и в голосе ее помимо желания прорезались горделивые ребяческие нотки. – Горничная очень даже причем, а дело вовсе не безнадежное!
Карозин с изумлением воззрился на жену:
– Извольте объясниться, Катерина Дмитриевна, что вы имеете в виду?
Катенька сияла:
– Варя мне доверилась полностью, пока генеральша отлучалась, так что слушай…
ГЛАВА 3
Профессор Карозин должен был признать после рассказа жены, что ей удалось очень многое разузнать, в отличие от него. Никита Сергеевич уже довольно потирал руки, представляя, как завтра явится к этой самой Дарье Ивановне и потребует у нее вернуть генеральшино ожерелье. Однако Катенька охладила пыл мужа.