– Тогда почему он не просыпается? – сказал Джим.
– Он проснется, – сказала Чэпэл. – Проснется, когда будет готов. – Она вручила ему распечатку.
Проведя здесь столько времени, он научился разбираться в них. Он просмотрел распечатку. Данные действительно были неплохими. Тревожное смешение невроимпульсов в регенерируемом позвоночнике Гари обрело закономерность, а позвонки затвердели по сравнению с прежними призрачными тенями самих себя, когда они были только хрящевыми образованиями. Насколько Джим мог судить, разорванные внутренние органы Гари были теперь полностью восстановлены. Джим вернул распечатку.
– Я смотрю, у него сердце восемнадцатилетнего, – сказал он.
Она улыбнулась. В отделении регенерации бытовали шутки с бородой;
одна из расхожих гласила: «Да, – в банке на ближайшей полке».
– А доктор Маккой звонил, чтобы спросить, как его дела? – спросил
Джим.
– Нет.
– Странно. Мы с ним должны вместе отправиться в космодок…
позже. Я так надеялся, что и Гари будет с нами…
– Наверное, доктор Маккой решил продлить свой отпуск.
– Возможно. – Джим невесело усмехнулся. – Я, похоже, лучше
справился, чем сам ожидал, когда выпихал его немного отдохнуть. Я даже не знаю, куда он подался.
– Можно вас спросить?
– Конечно.
– Почему доктор Маккой называет коммандера Митчелла «Митч», в то время как вы зовете его «Гари»?
– Все называют Гари «Митчем», кроме меня. Он получил это
прозвище во время нашего первого кадетского тренировочного полета. Но я уже знал его год, и как-то так и не смог перенастроиться.
– А он как вас называет?
Джим почувствовал, что краснеет. Он подумал, что, может, отделаться тем,
что сказать ей, что Гари зовет его Джим, как все. Хотя, как только Гари придет в себя, эта сказка разлетится в пух.
– Он зовет меня «малыш», – сказал Джим. – Я немного моложе его, и он
никогда не дает мне забыть об этом. – Он не сказал ей, что был младшим в своей группе более года. Он знал, что она скажет: «Скороспелка, а?…». Достаточно неприятно, когда тебя так называют в пятнадцать или двадцать лет. В двадцать девять это просто смешно.
– Так, значит, вы давно знаете коммандера Митчелла?
– Десять лет. Нет, одиннадцать. – Джим потерял в регене три месяца. Он
вылетел на Гиогу весной, когда холмы к востоку от города зеленели после зимних дождей; когда он пришел в себя, – ему казалось, что прошло недели две, – холмы бледно золотились, опаленные летом. Теперь уже близилась осень, а Гари все еще был здесь.
– С ним будет все в порядке, капитан. Я обещаю.
– Спасибо, мисс Чэпэл. Мисс Чэпэл…
– Да, капитан?
– Не окажете мне любезность?
– Если смогу.
Он замолчал, спрашивая себя, можно ли просить ее сделать то, что все специалисты считают бесполезным.
– Я знаю, считается, что смысла в этом нет, но я все вспоминаю то
время, – перед тем, как я пришел в себя. Я мог слышать… или думал, что могу… но я не мог открыть глаза и не знал, где я, или что со мной случилось. Пока Гари все еще спит, не могли бы вы… говорить с ним. Говорить ему, что происходит, и что с ним все будет в порядке…
– Конечно, могу, – сказала она.
– Спасибо. – Он заколебался. – Я скоро должен прибыть в космодок.
Я бы хотел оставить записку…
– Вы можете написать ее в кабинете там, за дверью.
Написать ее было непросто, но, наконец, ему удалось сочинить
нечто, что, он надеялся, будет воодушевляющим.
В дверном проеме он остановился. Кэрол Маркус стояла спиной к нему
возле койки Гари, рядом с ней – доктор Энг, один из специалистов по регенерации. Они изучали показатели жизненных параметров Гари и сравнивали распечатки с прогнозами Кэрол. Кэрол не была врачом, как специалист по регенерации. Она была генетиком и составляла условия лечения для Гари и для Джима.
Джим вспомнил, как он увидел ее в первый раз, вспомнил первые слова, что она сказала ему. Когда он начал проходить физиотерапию, в первый раз он продержался минут пять. Дрожа от изнеможения, весь мокрый от усилий и боли, он считал, что, будучи таким слабым, выглядит просто смешно, и тут он заметил, что она смотрит на него, а он не хотел, чтобы его кто-нибудь чужой видел таким. Хватало и Маккоя, который наседкой носился вокруг.
Но Кэрол будто бы не заметила того, что Джим вымотан, шрама у него на лбу, слипшихся от пота волос. Она сказала: «Я еще не встречала человека, который бы так держался в подобном состоянии».
Она была серьезна и элегантна, занятна и жизнерадостна. Она принадлежала к тем редким ученым, которые способны на интеллектуальные броски, что оборачиваются научными прорывами. Она была исключительно красива, с ее гладкими светлыми волосами и глубокими голубыми глазами. Джим немедленно почувствовал, что его влечет к ней, и хотя ее работа не требовала от нее посещения отделения интенсивной терапии, не говоря уже о физтерапии, она часто заглядывала к нему.
В первый раз, когда он смог выйти из госпиталя, они вместе пошли гулять в ближайший парк. К тому времени, как его выписали, Джим и Кэрол влюбились друг в друга. Она позвала его поселиться в ее доме.
Через три месяца он из него выселился. И теперь уже две недели ее не видел. Он испытал нерациональное побуждение отступить назад, в кабинет, и подождать, пока она уйдет.
Не будь смешным, подумал он. Вы оба взрослые и в состоянии вести себя цивилизованно. И двинулся к ней.
Доктор Энг откинула короткие темные волосы за ухо, сделала пометку на распечатке и, озабоченно нахмурившись, взглянула на Кэрол.
– Что вы собираетесь делать?
– Делать? Все, что полагается делать в подобных обстоятельствах, – ответила Кэрол. – Вы же не думаете, что это была случайность?
– Нет, конечно нет, это просто… О, капитан Кирк! Как приятно видеть, что вы так хорошо выглядите.
Кэрол повернулась, непривычно нервничая.
– Джим!…
– Привет, Кэрол. – Он остановился. Он хотел сказать ей все, или не говорить ничего. Он хотел любить ее… или никогда больше ее не видеть.
– Ладно, увидимся, – сказала доктор Энг и дипломатично вышла.
– Как ты себя чувствуешь, Джим?
Он пропустил вопрос мимо ушей. Его сердце колотилось.
– Это чудесно, что мы встретились. Я скоро уезжаю. Мы можем… Я бы хотел поговорить с тобой. Может, пойдем что-нибудь выпьем?
– Я не в том настроении, чтобы пить, – сказала она. – Но я прогуляюсь с тобой.
Джим задержался возле Гари, все еще надеясь, что он может очнуться. Но нет.
– Поправляйся, мой друг, – сказал Джим и отдал мисс Чэпэл записку, с тем, чтобы отдать ее Гари, когда тот придет в сознание.
Им не нужно было обсуждать, куда пойти. Джим и Кэрол направились
к их парку.
Почти не отдавая себе в этом отчета, Джим держался совсем близко к Кэрол. Его плечо касалось ее плеча, пальцы задевали ее руку. Сначала она просто отодвинулась.
– О, – немного раздраженно сказала Кэрол, когда Джим задел ее в третий раз. Она взяла его за руку. – Мы ведь по-прежнему друзья, я надеюсь.
– Я тоже надеюсь, – сказал Джим. Он попытался притвориться, что
электрическая искра физического влечения больше не проскакивала между ними, но обнаружил, что настолько обмануть себя не удастся. Быть рядом с Кэрол означало быть пойманным вместе с ней в какую-то сеть, в которой обострялись все разделяемые чувства.
– Ты теперь лучше спишь? – спросила Кэрол.
Джим поколебался между правдой и ложью.
– Я отлично сплю, – сказал он.
Кэрол посмотрела на него с явным неверием, и он понял, что колебался
слишком долго. Она слишком много раз обнимала его, когда он внезапно просыпался от кошмара в самые темные, предрассветные часы ночи.
– Если ты хочешь поговорить об этом… – начала она.
– Нет, не хочу, – резковато сказал он. – Разговоры на эту тему лишь
предоставили бы ему извинение в излиянии своей тоски и сожаления. Это было ему нужно меньше всего, и Кэрол меньше всего нужно было об этом слушать. Кроме того, если бы он теперь сказал Кэрол, что по-прежнему просыпается с криком, запутавшись во влажной от пота постели, и в путах сна, принимая окружающую темноту за слепоту… Если бы он рассказал ей, как после снова пытался уснуть в этом обшарпанном, тесном кубикуле… Если бы он рассказал ей, как лежал там без сна, вымотанный, отчаянно желая, чтобы она по-прежнему была рядом с ним… было бы похоже на то, что он просит, чтобы она вернулась из жалости, вместо любви.