— Люд, родословная у собак, а это…
— Не важно. Ты меня и так понял. Вообщем, я тебя очень прошу — когда вернёмся, дня через три жду их в гости.
— Лапушка, это исключено. Я не хочу, что бы они появлялись в нашем доме. Ты знаешь мой принцип — всё лечение и консультации с родителями и детьми проводятся вне стен нашего жилища, и я не намерен нарушать свои принципы.
— Милый, но раз ты обещал мне прекратить себя мучить, твои слова уже не имеют основания, а Катя — уже свершившийся факт исцеления. И не имеет под собой основания для твоих принципов.
— Людочка. Давай закончим этот разговор. Зная тебя, предупреждаю — если они появятся у нас дома — я повернусь и уйду. Это моё слово и, надеюсь, ты его услышала. Давай не ссориться в начале нашего отдыха. Мы с тобой за тридцать лет совместной жизни серьёзно вообще ни разу не ссорились, так почему ты хочешь прервать эту добрую традицию?
- Я не хочу, любимый, но ты в корне не прав. Давай и в самом деле прекратим этот разговор, тем более что уже подъезжаем.
- -
Дмитрий Михайлович встретил супружескую пару как своих детей — с нескрываемой радостью. После коротких приветствий, ненавязчиво «запряг» обоих по хозяйству — Олега отправил колоть дрова для бани, а Люсю увлёк с собой на кухню, где уже вместе стали готовить пироги. Дед Дмитрий просто обожал супругу Олега за добрый нрав, неконфликтность и мягкость характера.
Между делом завели разгвор и о последнем посещении Олегом острова и о девочке, которую дед охарактеризовал как смышлёного ребёнка, но не потерявшего свою непосредственность. И все дальнейшие разговоры, так или иначе, возвращались к Солнышонку. Как Людмила поняла, то девочка и в сердце старого мужчины оставила неизгладимое впечатление.
Вскоре Олег закончил заниматься дровами, вылил на себя пару вёдер воды из колодца, растёрся докрасна и зашёл в дом. У Дмитрия Михайловича, в его старом доме, была настоящая русская печь, и готовил он на ней только по великим праздникам, а в повседневности, как и все, пользовался газовой плитой. Как говорил дед, хлеб и пироги были вкуснее именно из печи — в духовке такое сделать было просто невозможно.
— Деда. Я уже пьян от запахов. Пахнет просто волшебно.
— Это, милок, хлебом настоящим пахнет. Небось, и забыл истиный вкус?
— Да, если честно, забыл. Последний раз, если не ошибаюсь, лет десять назад ели такой. Как раз с моей подругой у тебя и были.
— Сам понимаешь, Олежка, силы не те, да и хлопотное это дело. Это только в кино и книгах просто — замесил тесто и сунул в печь, а на самом деле, что бы хлеб был хлебом, печь надо с вечера протопить, да и тесту надо настояться не один час, притом надо поймать момент, когда в печь поставить. Здесь тоже опыт нужен. Передержал или наоборот, недодержал и всё, будет корж ржаной, а не хлеб. А правильно готовить меня учила даже не мама, бабушка моя. Вот та была поистине мастерица. И ткала и вязала и шила. Руки были золотые. Так что Вам даже и не буду рассказывать рецепт. Всё равно дома такое сделать невозможно.
— Дмитрий Михайлович, — попросила Людмила, — ну хотя бы покажите и расскажите основное. Для себя хочу узнать. Вдруг уедем в деревню насовсем и будем сами готовить.
Дед искоса зыркнул на женщину.
— Показать и рассказать могу, не тайна государева. А позволь спросить, голубушка моя, отколь такие мысли в голове? Решили уехать в деревню из города? А куда конкретно?
— Не знаем, деда, — Олег обнял свою супругу со спины, и положил ей на плечо голову. — Мысли в последнее время такие у нас в семье бродят. Знаешь, деда, я вчера настолько плохо себя почувствовал, что решил закончить с лекарской деятельностью. Нет, подожди, не спорь и не ругайся.
Олег не дал возразить вскинувшемуся деду.
— Я не снимаю с себя обязанности ЛЕКАРЯ, но детей больше не могу брать. Сил совсем не осталось после Катерины, да и что-то произошло со мной ТАМ. Не только физически, но и морально. Психика совсем сдаёт — с полуслова завожусь. А это, сам знаешь, не идёт во благо. Да и возраст сказал своё «хватит». Понимаю, что обрекаю многих малышей на возможную гибель, но пойми… больше не могу. Я вчера утром проснулся и, лёжа в постели, представил, что работаю с ребёнком. Не конкретным, абстрактным. Через минуту был мокрым от пота. Посмотрел на руки — а они трясутся как у алкаша по утряне. Вот и скажи мне, мой добрый и мудрый НАСТАВНИК, каким ты, деда, всегда был для меня, имею ли я право в таком состоянии подходить к ребёнку? Поверь, ни слова не соврал.