Кашуба потянул меня за рукав — непорядок, обвиснет палатка, — и усадил рядом с собой на ящик, и стал рассказывать про дела, которые, по его мнению, как сажа бела, ибо засели мы здесь крепко, а у него в воскресенье «горит» свидание с дивчиной, вспыхнуть и сгореть от взгляда которой гораздо легче, чем от очага № 8. Так официально называется место, где «вкалывает» личный состав нашего подразделения: одни на мотопомпах, другие — и там основная масса вместе с майором — расчищают просеку, проложенную бульдозерами, растаскивают сваленные деревья, роют канавы.
— Дружок твой, между прочим, тоже здесь.
— Копейкин? — потягиваясь и зевая, спросил я.
— Да нет. Абызов.
— Абызов? Ну, это ты, брат, заливаешь. Валерий в наряде. И потом он после госпиталя. Он-то рвался, но его не пустили. Знаешь же старшину — формалист.
— Ты что, дежурному не веришь? — Кашуба от досады хлопнул ладонью по колену.
— Фью! Так ты дежурный? — удивился я, не в состоянии справиться с зевотой.
— Все тут. И дежурный и дневальный. Народу нехватка. А тут потребовался водитель на тягач. Строительная часть нам его выделила, а с водителями у них туго. Вот твоего дружка и вызвали.
— Ну а где же он тогда?
— Уехал получать этот самый тягач. К ночи должен быть здесь.
Кашуба говорил что-то про ребят, кто где находится, про лагерь, но его слова не доходили до моего сознания. Я слышал в ушах только гул, подобный шуму вертолета, потом и он затих. Но я стряхнул с себя сон, открыл глаза и, решив, что раскисать не следует, поднялся на ноги и запихнул топор за пояс.
— Показывай, где Федор. Пойду к нему.
— Чего удумал. Да ты на ногах еле стоишь, без ветра качаешься. Совсем устряпался. Спать иди, Аника-воин. Отбой.
— Какой отбой? Все вкалывают, а я дрыхнуть?
— Начальство все предусмотрело: ты будешь дневальным и сменишь меня в четыре утра. Идем, я тебе постель покажу. Одну на двоих дали. — И он, держа меня под руку, повел к палатке.
Уже светало, когда я заступил на пост. Солнца еще не было. Приятная прохлада разлилась в воздухе, и только запах гари напоминал о пожаре. После душной палатки, вдохнув прохладного воздуха, я почувствовал, будто родился заново. Усталость, которая сковала меня вчера по рукам и ногам, улетучилась без следа. Кашуба коротко, без своих обычных шуток-прибауток рассказал, кто где спит, кого и во сколько будить, сунул мне в руки пахнувший ружейным маслом автомат и помахал рукой:
— Салют, камрад!
— Постой, а Федор где? — крикнул я ему вдогонку.
— На точке номер три. — Кашуба пальцем показал направление. — На мотопомпе директором. Ну, брезентовые рукава поднести или агрегат бензином заправить… В общем, работа не пыльная. Да, чуть не забыл. Бензин должны вот-вот подвезти. Проследи, чтобы бочки были полными. Знаю я этих снабженцев. И Абызова почему-то до сих пор нет. Звонили уже, спрашивали. Поехал он без старшего. Он же у нас высокосознательный, да и офицеры все задействованы. Пожар… Теперь все. — И он скрылся за брезентовым пологом палатки.
Поправив на груди автомат, я обошел все хозяйство. За ночь трава вокруг лагеря, листва деревьев, палатки и крыша постового грибка успели покрыться слоем сизого пепла. Выходит, пожар не шуточный, подумал я. Небо было сумрачным. Только на какой-то миг сверкнул золотой луч и вновь исчез, погребенный в клубах дыма. Стало немного светлей, но теперь все предметы в округе приобрели какой-то странный бледно-фиолетовый оттенок. На душе Стало тревожно.
Из задумчивости меня вывел телефон. Звонил он требовательно, резко. Штаб нуждался в каких-то сведениях, и я побежал в офицерскую палатку будить майора Коровина. Потом пришла машина с бензином, и я сгружал бочки. Едва успел приладить над бочками табличку «Опасно! Не курить», как привезли полевую кухню.
Лагерь ожил, наполнился гомоном, звоном посуды, густыми аппетитными запахами.
Из палатки выглянул Кашуба. Лицо его было заспанным, глаза — узкие щелочки.
— Чего не разбудил на первый черпак? — буркнул он недовольно. — Я все-таки дежурный. Что на завтрак?
Я ответил. Кашуба юркнул в палатку и загремел там котелком.
— Макарончики! — гремел из-под брезента его повеселевший голос. — Это мне не повредит, в этом я толк знаю.
После завтрака майор Коровин поспешно построил подразделение и увел его в лес. В лагере осталась только дежурная служба — я и Кашуба, который снова завалился на кровать «добрать до нормы», как он выразился, а я с завистью смотрел вслед уходящим.