— Чую, разговор у них задушевный. — Фрэнки отпила из бутылки. — Уилл так многозначительно лапает Люка Тейлора.
Мы рядком стояли на танцполе и пялились на них. Фрэнки притянула меня к себе за сырное ожерелье и посмотрела в глаза.
— Многозначительно лапает, — повторила Негин и покачала головой.
— А ведь ему полагается делать это с Фиби. — Фрэнки расхохоталась над собственной шуткой, обрызгав нас с Негин голубым джином с тоником.
— Хватит глазеть. Давайте просто потанцуем или еще что? — взмолилась я.
Меня проигнорировали и продолжили наблюдать, так что и я не отвернулась.
— Любовь всей твоей жизни наседает на твоего ненавистного врага. — Фрэнки обняла меня.
— Уилл не наседает. И я не ненавижу Люка.
— То есть любовь к Уиллу ты не отрицаешь? — Она сделала еще глоток, не выпуская меня из захвата. — Он явно пытается вытащить из Тейлора информацию о тебе.
— Люк Тейлор ничего обо мне не знает.
Но меня опять проигнорировали. Фрэнки приложила ладонь к уху, будто вела репортаж в прямом эфире:
— А теперь Люк говорит: «Отказавшись от квиддича, я совершил величайшую ошибку в своей жизни. Я просто был напуган красотой Фиби. Да, жалкое оправдание для мужчины. Но теперь мое сердце бьется ради нее. Тоскует по ней. Я буквально готов умереть за нее. Она моя первая, моя последняя, моя единственная».
Негин нахмурилась:
— Как-то жутковато.
Фрэнки стиснула мое плечо:
— О боже, и вот этот жест Люка, видишь? Он означает «за нее я буду сражаться с тобою насмерть, Уилл». А еще «встретимся на рассвете у торговых автоматов, захвати пистолет, и пусть победитель получит сердце Фиби».
— Они собираются ее съесть? — уточнила Негин.
— Хватит! Они заметят, что мы пялимся. — Я так смеялась, что едва не выронила коктейль.
Фрэнки все еще была на своей волне:
— А теперь Люк Тейлор говорит, что обезумел от любви к Фиби. Говорит, что съест свое лицо, лишь бы быть с нею.
— Забавно, что он никак это не проявил за все годы в школе, к тому же у него, вероятно, все еще есть постоянная девушка, в которую он безумно влюблен.
Фрэнки наконец убрала руку и сунула мне под нос бутылку, точно микрофон:
— Если б тебе пришлось выбирать прямо сейчас, под угрозой смерти, кто бы стал твоим мужем, Уилл или Тейлор Люк — квиддичу не друг?
— Уилл, — ответила я. — Определенно Уилл. Потому что он мне правда нравится, и я ему нравлюсь, и он очень, очень милый.
— Честно, чувак, отлично поработал сегодня, — сказал Уилл. — Не так много новичков попадает в основной состав.
Он протянул мне шот, и мы выпили.
— Круто, — выдохнул я, пытаясь удержать мятную водку внутри.
Все силы уходили на то, чтобы не блевануть, и от моего плеча разило спагетти, но я все равно был счастлив. Даже Рису не удалось пробиться в основной состав в Ноттингеме.
— Эй, приятель, — окликнул Уилл бармена. — Нам еще по одной.
Он толкнул мне пинту, и я заплатил.
— Итак, откуда ты? — спросил Уилл, делая глоток.
— Кингстон. А ты?
— Лондон, чувак. Фулем. Клянусь, мы чуть ли не единственные лондонцы во всем универе. Тут кишмя кишат северяне.
— Ну, мы вроде как на севере.
Он пожал плечами, как будто только сейчас это понял.
— Что изучаешь?
— Английский.
— О, мужик! — Уилл от души глотнул пива, свалив на стойку за своей спиной горсть спагетти. — У вас там отличное соотношение девчонок и парней. Поверь, будешь в меньшинстве на семинарах.
— Круто. А ты?
Он нахмурился:
— ФПЭ.
— Это что?
— Философия, политика, экономика. Отец выбрал. И он за все платит, так что… — Уилл развел руками, словно «за все» — означало буквально за ютландский бар. — Но я хотя бы получу достойную работу после универа. А ты застрянешь в отстойнике, пописывая стишочки.
— Мечты-мечты, — вздохнул я. — Но так просто ты сразу на работу не попадешь. Возможно, мне в отстойнике понадобится стажер на пару месяцев.
Он рассмеялся и в несколько глотков допил пиво, и тут нарисовался Демперс, еще более потный и раскрасневшийся, чем обычно, в жуткой золотой футболке с ярко-зеленым значком доллара. Наверное, единственный, кто приложил еще меньше усилий при создании костюма, чем я. С ним явились еще два третьекурсника, которых Демперс представил как Быка и Джорди Эла. Оба обрядились в обтягивающие черные леотарды, что особенно удручало в случае Джорди, покрытого густой черной растительностью, которая торчала из каждой свободной щелки.